Все, сказанное Камю в этом эссе в отношении ЮНЕСКО, удивительным образом относится к Международному Олимпийскому Комитету (МОК/IOC), который обьявил о своем решении не допустить Россию к Олимпийским Играм 2018 года. По правде сказать, я считаю, что нашим спортсменам и не стоит куда-либо ездить в ближайшие месяцы вне состава команды: целее будут. Накануне выборов Президента, увы, все средства хороши, чтобы давить на народ и Путина. МОК, однако, последовательно доносит до граждан России и в том числе — спортсменов, которые считают себя гражданами, идею о том, что, пока у власти известный человек, они могут забыть о том, чтобы представлять Россию. Читайте эссе Камю, которое спустя 65 лет полностью относится к МОК, как прежде к ЮНЕСКО. Не стоит питать иллюзий, будто кто-то дружески к нам относится за рубежом, особенно сейчас. Напротив, врага надо знать в лицо, — тем более, что Россия еще участвует в международных культурных проектах, в том числе музейных.
АЛЬБЕР КАМЮ — ИСПАНИЯ И КУЛЬТУРА
Мы празднуем сегодня новую обнадеживающую победу демократии. Это победа, одержанная ею над самой собой и своими принципами. Франкистская Испания втихомолку пробра­лась в теплый храм культуры и просвещения, в то время как Испания Сервантеса и Унамуно опять оказалась выброшена на улицу. Когда знаешь, что теперешний мадридский министр информации, отныне непосредственный сотрудник ЮНЕСКО, — это тот же самый человек, который во времена Гитлера прово­дил нацистскую пропаганду, а правительство, недавно наградив­шее христианского поэта Поля Клоделя, — то же самое, которое некогда наградило орденом Красных Стрел Гиммлера, отца газовых печей, то, право, имеешь основание сказать, что не Кальдерона или Лопе де Вега приняли только что демокра­тические государства в свое общество просвещения, а Йозефа Геббельса. Стоит поздравить правительство господина Пинэ с этой замечательной капитуляцией через семь лет после окон­чания войны. Его не упрекнешь в излишней щепетильности, ког­да речь идет о большой политике. До сих пор все полагали, что судьба истории хоть немного, но зависит от борьбы просвети­телей с палачами. И никому не приходило в голову, что можно попросту взять да и объявить официально палачей просветителя­ми. А правительству г-на Пинэ пришло.
Операция эта, что и говорить, неприглядная, пришлось про­вести ее стремительно. Но в чем дело? Школа школой, а торгов­ля торговлей! По правде говоря, все это слегка напоминает торговлю рабами. Меняем жертв фаланги на подданных коло­ний. А что до культуры, то ее можно отложить на потом. К тому же это вообще не правительственное дело. Культуру создают художники, а правительства лишь ее контролируют и при случае уничтожают художников, чтобы сподручнее было контролиро­вать. Наконец наступает день, когда горстка военных и промыш­ленников может сказать «мы», говоря о Вольтере и Мольере, или издать в искалеченном виде произведения поэта, заблаго­временно расстрелянного. В этот день — а он уже наступил — стоило бы посочувствовать бедному Гитлеру. Напрасно этот неисправимый романтик покончил с собой, лучше бы он последовал примеру своего друга Франко и набрался терпения. Се­годня он был бы представителем ЮНЕСКО по просвещению Верхнего Нигера, а Муссолини занялся бы повышением культур­ного уровня маленьких эфиопов, чьих отцов он слегка постре­лял в свое время. Тогда в примиренной наконец-то Европе началось бы поистине триумфальное шествие культуры в честь грандиозного банкета генералов и маршалов, на котором при­ служивала бы команда министров-демократов, решительно настроенных в пользу реализма.
Слово «гнусность» будет здесь чересчур мягким. Но мне кажется отныне бессмысленным выражать снова и снова свое негодование. Раз наши правительства настолько прозорливы и реалистичны, что могут обойтись без чести и без культуры, то не будем поддаваться эмоциям, а постараемся сами мыслить реалистически. Поскольку Франко спустя восемь лет после того, как власть диктатур рухнула вместе с руинами Берлина, оказал­ся в ЮНЕСКО благодаря объективной оценке исторической си­туации, будем и мы объективны и попробуем хладнокровно взвесить те доводы, которые нам предлагаются в оправдание поддержки Франко.
Первый довод опирается на принцип невмешательства. Его можно резюмировать так: внутренние дела государства не касаются никого, кроме этого государства. Иначе говоря, хоро­ший демократ всегда сидит дома. Этот принцип неуязвим. Есть в нем, конечно, и свои недостатки. Приход Гитлера к власти не касался никого, кроме Германии, и первыми узника­ми концлагерей — будь то евреи или коммунисты — были дей­ствительно только жители Германии. Однако уже через восемь лет Бухенвальд стал общеевропейской столицей страдания. Но принцип есть принцип, сосед в своем доме хозяин. С этим надо смириться и признать, что ваш сосед по лестничной пло­щадке волен бить свою жену и спаивать детей кальвадосом. Если сосед зайдет слишком далеко, у него отберут детей и от­дадут их на попечение общественной благотворительности. Для Франко такие ограничения не предусмотрены. Но вернемся опять же к соседу: над домашним животным, к примеру, он может измываться сколько ему угодно. Тут вы бессильны, это ясно. У вас руки чешутся отделать его, как он того заслужи­вает, но вы засовываете их в карманы, потому что это вас не касается. Но если ваш пресловутый сосед является коммерсан­том, вы вовсе не обязаны пользоваться его услугами. Равно как и не обязаны быть его поставщиком, давать ему в долг деньги или обедать с ним. Словом, вы можете, не вмешиваясь в его дела, перестать с ним знаться. И если в вашем квартале найдется достаточно людей, которые поведут себя так же, это заставит его задуматься, взвесить все за и против, и есть некоторый шанс, что он изменит свои представления о поведении в семье.
Кроме того, такой бойкот может дать известное преимущество его жене. Это и будет, несомненно, подлинным невмешатель­ством. Но если вы с ним обедаете и ссужаете его деньгами, то вы даете ему возможность со спокойной совестью продолжать вести себя по-прежнему, и в этом случае вы как раз вмешивае­тесь в его дела, только не в пользу обиженных, а в ущерб им. А уж если вы наклеиваете потихоньку этикетку «Витамины» на бутылку кальвадоса, которым он потчует детей, и, главное, на глазах у всех поручаете ему воспитание своих собственных, тогда вы становитесь преступником, причем даже худшим, чем он сам, — дважды преступником, ибо вы не только поощря­ете преступление, но и объявляете его добродетелью.
Тут можно выдвинуть другой аргумент, который состоит в том, что вы поддерживаете Франко, несмотря на все его не­достатки, потому что он противостоит коммунизму. Он подавля­ет его в своей стране, это во-первых.А во-вторых,он предостав­ляет стратегические базы для будущей войны. Не будем опять же спрашивать, насколько этот довод благороден, давайте лучше задумаемся, насколько он разумен.
Заметим для начала, что он полностью опровергает довод предыдущий. Нельзя выступать за невмешательство и одно­ временно стараться помешать победе некоей партии, какая бы она ни была, в чужой стране. Но это противоречие никого не сму­щает. Потому что, на самом деле, никто, кроме, быть может, Понтия Пилата, никогда всерьез не верил в невмешательство во внешней политике. Будем же серьезны и, предположив на се­кунду, что мы можем вступить в союз с Франко ради сохра­нения наших свобод, подумаем, чем это выгодно атлантическим стратегам в их борьбе против стратегов восточных. Европа уже убедилась на опыте, что поддержка любого тоталитарного режи­ма оборачивается через более или менее короткий срок усилени­ем коммунизма. В странах, где свобода есть политический принцип и основа народной жизни, коммунизм не приживается. И наоборот, для него нет ничего проще — как показывает при­мер стран Восточной Европы, — чем лечь в колею, проложенную фашизмом. В Испании у коммунизма как раз меньше всего шансов, потому что против него все мощное левое крыло сво­бодолюбивых народных сил и сам испанский национальный характер. На последних свободных выборах 1936 года из 443 мест в Кортесах коммунисты получили всего пятнадцать. Со­вершенно очевидно, что сделать испанца последовательным марксистом может разве что заговор международной глупости. Но если даже предположить — хотя это совершенно нелепо, — что режим Франко — единственный бастион для защиты от коммунизма, то как с реалистических позиций мы можем оценить политику, которая, стремясь ослабить коммунизм в одном аспекте, усиливает его в десяти других? Ведь ничего не поделаешь с тем, что для миллионов европейцев отношение к ситуации в Испании, так же как к антисемитизму, концентра­ционным лагерям или фабрикации процессов самообвинения, является тестом на подлинность демократической линии в поли­тике. Систематическая поддержка Франко не может не быть помехой для веры людей в искренность демократических прави­тельств, когда они объявляют себя поборниками свободы и справедливости. Люди никогда не согласятся защищать свободу бок о бок с ее душителями. Разве политика, которая ставит столько свободных людей в тупик, может именоваться реалисти­ческой? Она просто-напросто преступна, потому что, потворст­вуя преступлению, она подрывает надежды всех тех, кто в Испа­нии и других странах выступают против преступления, кем бы оно ни совершалось.
Что касается чисто стратегической ценности Испании, то не могу о ней судить, ибо в военной науке я вечный новичок. Но я недорого дам за иберийскую платформу в тот день, когда в парламенты Италии и Франции войдут несколько сотен новых депутатов-коммунистов. За попытку остановить коммунизм в Испании недостойными средствами мы заплатим серьезной ве­роятностью коммунизации всей Европы, и самой Испании в том числе, а если так случится, то с этой стратегической платформы полетят такие аргументы, которые убедят в конце концов мыслителей из Вашингтона. «Значит, будем воевать», — скажут они. Возможно даже, они победят. Но тут мне вспоминается Гойя и изображенные им изуродованные трупы. Знаете, что он говорил? «Grande hazana, con muertos».
Таковы жалкие аргументы, которыми хотят оправдать позор, заставивший нас сегодня здесь собраться. Я не хочу делать вид, будто верю, что тут действительно играли роль какие-то культурные соображения. Речь идет просто-напросто о сделке за ширмой культуры. Но даже как сделка она не выгод­на. Быть может, она и обогатит горстку торговцев ранними ово­щами, но в итоге не принесет блага ни одной стране и не послужит общей пользе, а лишь ослабит последние стимулы, еще остаю­щиеся у жителей Европы для продолжения борьбы. Вот почему для интеллигента существует только одна возможная позиция по отношению к принятию Франко в ЮНЕСКО. Мало сказать, что мы отказываемся от всякого сотрудничества с организацией, которая соглашается покрывать подобную махинацию. Отныне каждый из нас на своем месте будет открыто и решительно бороться с ней, чтобы как можно скорее для всех стало оче­ видно, что она вовсе не то, за что себя выдает, и является не собранием преданной культуре интеллигенции, а союзом правительств, служащим любым политическим целям.
Да, с той минуты, как Франко переступил порог ЮНЕСКО, ЮНЕСКО отделилась от мировой культуры, и наш долг — гово­ рить об этом во всеуслышание. Нам возражают, что ЮНЕСКО — полезная организация. Можно было бы многое сказать о пользе чиновничьих организаций для культуры, но одно по крайней мере совершенно ясно: не может быть полезным ничто, увеко­вечивающее ложь, в которой мы живем. Если ЮНЕСКО оказа­лась не способна отстоять свою независимость, то будет лучше, если она перестанет существовать. В конце концов, общества по делам культуры приходят и уходят, а культура остается. И она наверняка не погибнет оттого, что одна из организаций, состоя­щая на службе у большой политики, будет разоблачена. Настоя­щая культура живет правдой и погибает от лжи. И живет она вдали от дворцов и лифтов ЮНЕСКО, вдали от мадридских тюрем, на дорогах изгнания. У нее всегда есть свое общество, единственное, которому я не откажу в признании: общество художников и свободных людей; это общество, несмотря на жестокость тоталитаристов и трусость буржуазных демократий, несмотря на процессы в Праге и казни в Барселоне, чтит всякое отечество, но у него оно одно — свобода, и только этому оте­честву оно служит. В это общество мы примем свободную Ис­панию. Не протаскивая ее через черный ход и не увиливая от обсуждения, а открыто, торжественно, с почтением и любовью, с восхищением перед ее творениями и ее душой, наконец, с бла­годарностью за высокие уроки, которые эта великая страна нам давала и продолжает давать по сей день.
1952

Если опыт изучения английской истории, обучения в Британии и нескольких лет работы в региональном британском отделении Би-Би-Си позволяют сделать выводы из информации последних дней, то вот они. Мнение мое личное, но вряд ли оно слишком далеко от правды. Имена и фамилии постараюсь не называть, но догадаться, о ком идет речь, легко.
Итак, информация последних дней: КС выступила в Оксбридже и на Би-Би-Си и открыла свой первый офис в Ростове-на-Дону, на границе с Донбассом.
Вывод первый. «Дождь», журналистом которого является КС, нужен сейчас как рупор антироссийской пропаганды в противовес RussiaToday. В этом смысле КС явно позиционируется как замена Маргарите Симоньян, и красное платье это хорошо подчеркивает (агрессивность-лидерство-сексуальность). Дело обстоит так, что RT признали иноагентом и выгнали из Конгресса, тогда как ряд (про)американских СМИ признаны иноагентами у нас. Би-Би-Си прекрасно понимают, что, если «Русская служба» позволит себе антироссийскую риторику, её закроют у нас тоже. Поэтому срочно нужна площадка с телерадиовещанием и активным присутствием в Интернете, финансово и эмоционально поддерживаемая энным количеством населения (не только же фунты тратить!), которая сможет выполнять функцию антироссийской пропаганды на территории России. «Эхо Москвы» не имеет видеоформата, не реализовало задачи 2011-12 гг., а руководит им старый, ушлый, бессменный редактор. Западу нужен кто-то моложе и ярче — как символ «свободной России». Имея Интернет-присутствие и заинтересованную аудиторию, «Дождь» сможет активно использовать приемы гражданской журналистики для реализации поставленных задач. Нетрудно догадаться даже, что исполнителями будут владельцы гаджетов, «онижедети».
Вывод второй. Первый штаб КС открыт в Ростове-на-Дону. Теперь на границе с Донбассом удобно будет найти (или привезти) два-три десятка человек, которые за хорошие деньги расскажут и о российских войсках и обо всем, о чем попросят. Снимать написанные репортажи будут журналисты «Дождя», скорее всего, внештатные (читай: гражданские), их будут ретранслировать Би-Би-Си и другие СМИ. Вряд ли целью является воздействие на россиян, которые все больше сплачиваются вокруг Президента. Скорее, цель — уверенно дезинформировать зарубежного зрителя и внушить ему веру в необходимость военных действий НАТО на Донбассе и в России.
КС уже сделала репортаж о несчастных жителях Ростова, скоро последуют и другие. Будут использованы документальные материалы, чей срок давности уже истёк, однако доказать подлог будет крайне трудно. Здесь показательно, что импульс явно идет из Британии. Тамошние СМИ посходили с ума, не только Би-Би-Си подготовила и выпустила откровенный пасквиль на туристическую отрасль России (типа, за вами постоянно ходит ФСБ), уже «Гардиан» напустился на RT как «оплот путинской пропаганды». В данный момент ни население Британии, ни часть истеблишмента явно не готовы даже подумать о войне, однако военный лагерь не привык сдаваться. Подозреваю, что именно так Британию готовили к войне в Ираке в 2003 г. Нарастающая истерия воздействует на добропорядочного британца, который, зачастую сам того не осознавая, остался жить в эпохе Холодной войны. Британские СМИ, вслед за заявлениями Мэй, готовят почту для официальной пропаганды войны с Россией. Пока британец еще боится, поэтому надо надавить на его чувство правоты и сентиментальность, чтобы он сам поверил в необходимость избавления мира от «оплота зла» и, может, даже попросил об этом правительство. Ничего не делать своими руками — это крайне популярный прием. Как помните, в 1939-41 гг. позиция была та же самая.
Ну, а если таким образом удастся все же отобрать у России ЧМ-2018, это будет просто dream come true.

В итоге: телерадиовещания, альтернативного западному, просто не будет, RT закроют за «пропаганду», на его месте будет «Дождь» и новая, гламурная квази-Симоньян. Если главный спонсор «Дождя» еще не избавился от своих британских активов (вроде сети книжных магазинов), то он, скорее всего, будет руководствоваться соображениями бизнеса (читай: Родину продаст).
Вполне вероятно, что через «Дождь» будут транслироваться сфабрикованные репортажи и когда придет пора обосновывать необходимость прямого вторжения (если таковая возникнет после того, как ВВП объявит о решении баллотироваться и станет ясно, что шансы на «цветную революцию» равны нулю). Потому что, какие бы надежды не питали на Западе, а все же понимают: ни один россиянин, который желает голосовать «против всех», не будет голосовать за КС.

И ведь посмотрите, как изощренно сделан выбор. КС не просто ухоженная, здоровая, молодая женщина, успешный журналист и редактор модного журнала. Она — молодая мать, а ребёнку нет и двух лет. Это одновременно и оберег, и козырь. У нас ее вряд ли кто тронет, пожалеют ребенка; зато зарубежные партнёры, если до этого дойдёт, не преминут сделать из ВВП изверга, который не щадит никого.
Предполагаю, что следующим местом, где откроется новый штаб КС, будет Екатеринбург или Сибирь, возможно, Поволжье. Говорят, именно в этих регионах усилиями одного из бывших министров финансов совершенно не работают налоговые службы, а значит, можно провести какие угодно деньги через «серые» организации. В то же время именно на Урале и в Сибири уже подняли голову те, кто хочет расчленить страну изнутри. В этом смысле Екатеринбург более предпочтителен: здесь есть консульства США и Великобритании, а действующий (пока) мэр в красках расскажет о своей борьбе с наркоманией. Зарубежному зрителю это, естественно, подадут как историю о бедных детях сегодняшнего дня, и добропорядочный британец уже не заинтересуется, что наркобизнес расцвёл на Урале при Ельцине, а не Путине.
В общем, наблюдать за этими событиями будет чрезвычайно любопытно. Решение КС в свете этой информации выглядит уже не так смехотворно. Скоро мы узнаем, на какие регионы, города и силы делает реальную ставку Запад. Но после того, как Надеждин в эфире у Соловьева проговорился о роли спутникового вещания в подготовке госпереворота в КНДР, сомневаться не приходится: добра и мира нам никто не желает.

Я постепенно разбираю домашнюю библиотеку, которая в силу обстоятельств оказалась довольно надолго заточена в коробки. В одной из них лежит сборник стихов Гарольда Эль-Регистана, и там чудесное стихотворение о творческих муках поэта-песенника, по совместительству — отца семейства, но ума не приложу, где именно лежит книга. В сети я этого стихотворения не нашла, зато нашла другое, которое немного перекликается с тем, что написал английский друг-поэт (он ничего не знает об Эль-Регистане, но, как можно понять, тема ухода женщины является неизменным источником вдохновения: Блок, Есенин, Эль-Регистан, Слатчер…). Что я люблю в советской поэзии, это способность просто, емко, но возвышенно рассказывать об обыденных вещах. Уже знакомая тема несовпадения жизненных укладов и целей приобретает социальную окраску: лирический герой, поэт, не только не может стать обычным мужем, он и обычным строителем светлого будущего стать не может. Этот ранимый хранитель Слова, Дон Кихот от поэзии, настойчиво возвращается туда, где он ощущает себя в безопасности и покое, — в бесконечное путешествие вдаль от всего, что связывает его с повседневным.
Гарольд Регистан — Уходит женщина

Сидим, молчим, пробило семь,

По комнате лишь сумрак бродит.

Уходит женщина совсем.

Я не держу – пускай уходит.

Как медленно она встает,

Как медленно шагает к двери.

Она в уход еще не верит,

Она еще спиною ждет,

Что позову, — и все сначала.

Но я уже на корабле.

И между мною и причалом

Вода колышется во мгле.

И не отплыть я не могу,

Она не может не остаться.

Ей жить на твердом берегу,

А мне по воле волн скитаться.

Ей нужен дом, надежный дом,

Любой — кирпичный или блочный,

И чтобы вещи в доме том Стояли правильно и прочно.

Ей нужен муж, как все мужья.

Мужчина в доме не мальчишка.

Ей вовсе не нужна сберкнижка,

Но ведь должна же быть семья.

Ей просто хочется, как всем,

Вернуться вечером с работы,

Почувствовать его заботу

И раствориться в ней совсем.

Доверить лучшее свое,

Обнять, а он в дыму, как в туче,

Весь напряженный, злой, колючий,

Молчит, как будто нет ее.

И, может, месяц или два

Ее он вновь не будет видеть.

Смотреть, как будто ненавидеть.

Она права, она права.

Я болен, я неизлечим.

Я тяжко болен стихотворством.

С тупым бессмысленным упорством

Живу я им и только им.

Нет денег, славы тоже нет.

Взамен одни ночные бденья

И бесконечные сомненья:

Поэт я или не поэт?

А вдруг себе и людям вру?

Забросить все, забыть, оставить,

Пахать, летать, заводы ставить!

Но без пера я не могу.

И потому пускай скорей,

скорее женщина уходит.

По комнате лишь сумрак бродит,

Да отзвук хлопнувших дверей.

Все время, что я жила в Англии, британцы полушутя-полусерьёзно спрашивали, пью ли я водку. На честное «нет» они изумлённо отвечали: «Но вы же русская!» Зато англичане выпить любят, особенно вечером пятницы и субботы. Меня всегда поражало количество употребляемого в эти дни пива и коктейлей. Но дело в том, что выпивка — такая же английская традиция, как и чай. Итальянские послы 16 века отмечали, что англичане пьют пиво в любую погоду в больших количествах. Потом наступил век Просвещения, британцы стали ездить в Европу… и большие деньги тратить на вино, которое, разумеется, было крепче пива. Ниже — мой перевод отрывка из книги о невероятных приключениях англичан в Европе 18 века.

«В августе 1734 г. спутники герцога Куинсберри «отправились спать пьяными» в Брюсселе. Девять лет спустя Гораций Уолпол едко раскритиковал претенциозность клуба «Dilettanti», «членами которого номинально становятся те, кто бывал в Италии, но на самом деле там одни пьяницы. Его возглавляют лорд Миддлсекс и сэр Френсис Дашвуд, которые редко были трезвы за все время в Италии». Издатели «Гида джентльмена» отмечали, что «по дороге в Севр есть известная таверна, или винный погреб, где можно выпить много хороших вин. Англичане так привыкли там бывать, что даже новичок без труда найдет это место». Уокер провёл бессонную ночь в Милане из-за выходок нескольких пьяных англичан: «Прошлой ночью они, человек двенадцать, выпили 36 бутылок бургундского, кларета и шампанского (это все наш хозяин показал в своей книге) и так шумели до шести утра, что мы не могли спать». В 1792 г. Бранд жаловался, что в Вене находятся англичане «дурного сорта»: «у них всего две вещи на уме, одна из них — бутылка». В том же году лорд Окленд, посланник в Гааге, сообщал: «Лорд Голуэй находится здесь в состоянии непрерывного опьянения, которое скоро его погубит: его сознание (каким оно было прежде) практически помутилось. Он обретается на улицах и постоянно ссорится с людьми низшего сорта. В два часа ночи он явился ко мне искать защиты от одного еврея, которого он схватил за бороду и который в ответ обошёлся с ним с нехристианской жестокостью. Его слуги попросили меня каким-нибудь способом отправить его обратно в Англию к друзьям; к счастью, безденежье (а он истратил здесь £150 за два дня) вынудило его уехать».

Роберт, 4-й виконт Голуэй (1752-1810), член королевского Тайного Совета и кавалер Ордена Бани, на самом деле умер не так скоро. Он даже был переизбран в Палату Общин в 1796 году.»

Перевод с английского Юлии Шуваловой. Иллюстрация — Уильям Хогарт, «Сцена в таверне» (1735) из серии «Карьера мота».

Ты мной любим, Господь, не по причине,
Что в рай стремлюсь к обещанным наградам,
Не по причине страха перед адом, 
Где платятся обидчики святыни.

Но оттого, что вижу я доныне
Тебя приговоренным и распятым,
И тело вижу, отданное катам,
И смертный пот, и труп на крестовине.

И мне любить завещано от Бога,
Не будь награды, с той же самой силой,
Не будь расплаты, с тою же виною.

Такой любви не надобно залога,
И если бы надежду погасило,
Моя любовь не стала бы иною.

Аноним, XVI век

«Книга ада и рая», сост. Хорхе Луис Борхес и Адольфо Бьой Касарес

Есть горы — под небосводом
Они завидуют водам,
И как отраженье неба
Придумали звезды снега.

А есть иные горы,
Но та же у них тоска.
И горы, в тоске по крыльям,
Придумали облака.