Архив рубрики: The City of Optimists

Юлия Шувалова — Город оптимистов (отрывок)

Проезжаю по метромосту. Сижу у окна; с правой стороны у меня — река удивительно синего цвета, слева, через проход — гора в отдалении. Смотрю на эту реку, которая исчезнет из вида к моменту, когда я закончу строчить в блокноте, и думаю: как красиво! И тут же ловлю себя на мысли, что я — совершенно не от мира сего человек, потому что вижу красоту в реке, по обеим сторонам которой громоздятся довольно уродливые индустриальные объекты. Я счастлива; это притом, что я устала, голодна, что у меня черт-те сколько проблем, которые отнюдь не делают меня счастливой. И все же я счастлива. Проблемы решатся; голод будет утолен; когда-нибудь я смогу по-настоящему отдохнуть; когда я отдохну по-настоящему и ни о чем не стану думать, я вспомню эту реку и все эти маленькие моменты счастья и полностью, всем сердцем соглашусь с Генри Миллером: рай совсем близко, и он отнюдь не там, где его обычно ищут.

29 августа 2007 г.

Город оптимистов — 8

В «Самоинтервью — 1984» Педро Альмодовара есть прелюбопытнейший пассаж.

Вопрос. В последнее время много говорят о Мадриде.

Ответ. Слишком много.

В. Ты хочешь сказать, что оснований недостаточно?

О. В Мадриде кое-что происходит. Это несомненно. Но вот в чем серьезная опасность: Мадрид начинает сам себя осознавать. Город теряет одну из основных своих особенностей. У всех нас, кто жил в этом городе, никогда не было корней, мы не испытывали чувств к месту, как это бывает, например, в Барселоне. Никому не приходило в голову защищать Мадрид, никто не идентифицировал себя с городом как таковым. А теперь говорят о мадридской культуре, ее защищают или противопоставляют другим. Появилась некая гордость оттого, что живешь там, где живешь. А так не годится. Ты перестаешь чувствовать самого себя, чтобы превратиться в город. Это нечто вроде нарциссического миража. Ты — это ты сам, и ты абсолютно одинок.

В. Но ведь ты живешь и работаешь в Мадриде.

О. Я живу в Мадриде, не живя в Мадриде.

(Альмодовар, Педро. Патти Дифуса и другие тексты. СПб., «Азбука», 2005. С. 150-1).

Последние три года я живу в Манчестере; до этого я всегда жила в Москве. Ощущения Альмодовара мне близки. В Москве с однокашниками мы любили (почти) критически оценивать спор двух столиц (Москвы и Петербурга): какая лучше? современнее? В то время я проявляла формализм, утверждая, что столица может быть только одна. С тех пор как Ливерпулю передали флаг европейской столицы культуры в 2008 г., я признаю, что у одной страны может быть несколько столиц.

Я живу в городе, который известен как индустриальная столица Англии, но который на самом деле спит и видит, как бы сделать из своей рабочеклассовости убедительный противовес рафинированному Югу. Как это часто происходит, если город желает выйти на передний план, в нем начинается застройка. Собственно, так происходит всегда. Манчестеру инъекцию застроечной лихорадки сделали ирландские террористы в 1996 году, когда взорвали несколько бомб в центре города. Обошлось без человеческих потерь; однако история дальнейших событий полностью подтверждает народную мудрость: «не было бы счастья, да несчастье помогло». Действительно, когда бы Манчестер собрался сносить свои закопченные викторианские здания в центре города, если бы их не разрушили экстремисты с острова святого Патрика?

С тех пор Манчестер стал совершенно другим. Не знаю, если думать о городах, как о людях, случай с бомбами, наверное, сродни излечению от ужасного недуга или спасению в катастрофе, в результате чего у вас полностью меняется взгляд на мир.

Это все, разумеется, плюсы. Но у них есть один существенный минус. Как и Мадрид, Манчестер начинает себя осознавать. Коренные манкунианцы, возможно, скажут, что он уже давно себя осознал. Они даже будут правы. Чтобы убедиться в этом, стоило услышать, с каким апломбом некто из властей города выразила полную уверенность в том, что суперказино «должно быть в Манчестере». Некто пошла еще дальше: она сказала, что именно здесь оно и будет, просто не так быстро, как бы следовало.

Что стоит за этим апломбом? Самодостаточность? Едва ли. Со стороны это выглядит скорее как неуемное желание настоять на своем. Дело в том, что фаворитом в гонке на право построить у себя суперказино в американском стиле был Блэкпул, главная достопримечательность которого – это слегка уменьшенная копия Эйфелевой башни, стоящая на берегу Ирландского моря. Нынешнее «дело о казино» напомнит внимательному наблюдателю о том, как Лондон по неясному стечению обстоятельств обогнал Париж в соревновании за право проведения Олимпийских Игр в 2012 году.

Проблема в том, что сами манкунианцы, а также недавно перебравшиеся в город британцы и иностранцы, проявляют удивительное высокомерие по отношению не только к Блэкпулу, но и к другим, менее выдающимся, городам. По отношению к этим городам и городкам они употребляют слово «провинция» и его синонимы, вовсе не задумываясь, что где-то в районе Лондона этими же словами называют колыбель британской индустрии. Может быть, они задумываются об этом. Может быть. Все дело лишь в том, что «появилась гордость оттого, что живешь там, где живешь».

Но разве не стоит, спросите вы себя в этом месте, гордиться тем, что вы живете там-то и там-то? Что такое «нарциссический мираж», в конце концов? Это упоение открытым внешним, тем, что лежит на поверхности и на первый взгляд не поддается сомнению. Тот факт, что Манчестер есть, и что он стремительно рвется вперед, сквозь «будни великих строек», неоспорим. Неоспоримо также, что это один из самых многонациональных городов Англии, чья культурная синкретичность внушает трепет, а порой и страх. В местной библиотеке хранится древнейший папирус Нового Завета, — это ли не повод гордиться тем, что живешь в Манчестере? Но что делать, если вы не религиозны, и этот папирус для вас ничуть не более значим, чем глиняные таблички из Шумера? Или что вы мало образованы, а потому вам практически все равно, есть в городе эта библиотека с папирусом или нет? Можно гордиться, что живешь в том же городе, где тренируется Манчестер Юнайтед, — но вдруг вы не любите футбол?? И когда вы зачислили многонациональность, папирусы и футбол в атрибуты внешнего, что у вас осталось? Обычный город, не хуже и не лучше многих других городов.

Это факты настоящего; это точка зрения, которая заслоняет прошлое и мешает видеть будущее. Возможно, эти факты сами по себе дают повод для гордости. Но важно не забывать при этом, что город всегда создают люди; обратный процесс – когда город создает людей – это иллюзия; точнее, нужно говорить, что, живя в рамках одного городского пространства и общаясь друг с другом, люди создают людей. Манчестер тем и замечателен, что являет собой пример сочетания глобализации и локализации. Поощряя многонациональность и многокультурность, в городе, однако, озабочены выяснением того, что такое «Манчестер»; это намек на глобальные интересы и устремления. И в то же время всякий местный житель гордится, если он говорит на местном диалекте, и он ни в коем случае не хочет от него отказываться, даже если это означает, что по всем меркам он будет говорить и писать безграмотно. Весьма локально, не так ли?

Город оптимистов — 7

20 Feb — раннее утро, в поезде на Уоррингтон.

Кажется, у меня получается писать о Манчестере с любовью. Оно и верно: чтобы жить в каком-то городе по несколько лет кряду, его нужно любить. Для этого он должен быть хоть чем-то похож на ваш город или, наоборот, должен полностью отличаться. Как и с человеком: вы влюбляетесь, когда этот человек удачно вписывается в ваше пространство, либо когда ваше пространство вам в тягость, и этот новый человек своим присутствием его изменяет. Ошибка — считать, что в отношениях не должно быть привычки. В них не должно быть привыкания, которое сродни безразличию. Но привычка — это организующий элемент. Может, в русском языке это и не заметно, но ведь мы учим иностранные языки, чтобы лучше понимать и ценить свой родной язык. Habit связано с habitat, а это последнее и есть ни что иное, как ваше пространство, ваша среда обитания. Не говорите, что у вас нет привычек, или будто вам не хочется их с кем-то разделить.

И вот Манчестер мне одновременно и привычен, и нет. Спустя год, когда оказалась возможной более или менее полноценная рефлексия, я осознала, к примеру, что я живу, по сути, в таком же районе, в каком жила в Москве. И это было привычно. Непривычным было отсутствие столичного блеска, шарма, духа. Вот этого мне не хватает. С другой стороны, переоценивать московский дух мне бы не хотелось, тем более что, как мне передают, он меняется. В Москве мне нравились скорость, пространство, парки, бульвары, неожиданные дома, приютившиеся на каких-то неизвестных улицах. В конце концов, Москва — это большой город, где у вас может быть роскошь ни разу не выехать за его пределы. В Манчестере граница между città, contado и distretto слишком тонка, и вот это, наверное, мне и кажется самым непривычным.

Но, в конце концов, потому, что этот город так и похож, и не похож на мой родной, мне и хочется его любить. Эта любовь в большой степени рациональна; в ней почти нет страсти, с которой я отношусь даже к тем из городов, где я никогда не была. Но это все-таки любовь; не уважение; не жалость. Мне хочется любить этот город, потому что безупречно красивых людей, красивые города, красивые воспоминания любить легко и удобно. Но искренна ли такая любовь, и любовь ли это? Или это проявление привычного, обычного, традиционного убеждения, что лишь безупречная красота достойна нежности?

Город оптимистов — 5

О том, что в Москве нынче в общественном транспорте не уступают места тем, для кого это явно нужно сделать, мне уже рассказывали не раз. А вот сегодня в чьем-то ЖЖ прочла, как приехал в Москву Дэнни Бойл, привез свой новый фильм, встретился со зрителями, а ему ни разу не аплодировали.

Надо будет обязательно сходить на открытие сезона в один из здешних театров. Там обязательно и аплодируют, и на поклон вызывают. Может быть, не по десятку раз, как у нас порой, но все-таки. Пока же, благодаря всем этим новостям, меня одолевает какое-то странное чувство. Что в то время как в моей стране на смену зыбкой свободе начала 1990х вернулась привычная уже буржуазность, мещанство, притом с оглядкой на «них», эти самые «они» переняли «наши» черты характера, вроде открытости и вежливости. Постоянно читаю, какой тяжелый в Москве «психологический фон»: никто тебе не улыбнется, ни места не уступит. А в это самое время в английском поезде вам запросто улыбаются, общаются с вами совершенно незнакомые люди. И представление о русских — одно и то же: «очень добрые люди».

Кто-то, возможно, пожелает это объяснить тем, что в Англии-де стабильная экономика, всякие «наши» проблемы, вроде преступности и коррупции, им неведомы. Мне говорят многие друзья и родственники, что уже давно перестали смотреть российское ТВ из-за «негатива» в новостных программах. Товарищи, ради бога, здесь практически ежедневно по радио, телевизору и в прессе освещают то изнасилование в парке поздно ночью, то убийство на улице без какой-либо явной мотивации.

Два года назад я в качестве переводчика присутствовала на записи репортажа для «Северо-запада вечером» на Би-Би-Си в Манчестере. Снимать приехали в расположенную неподалеку от здания Би-Би-Си больницу. Дело было в июне 2005, и в больнице с декабря 2004 находился гражданин Латвии, русский, приехавший в Англию в поисках работы. В начале декабря он поздно вечером возвращался домой с друзьями, посреди спящей улицы на них напали хулиганы, избили, а ему нанесли удар огромной отверткой, с лезвием около 25 см. Лезвие вошло глубоко в голову; результат черепно-мозговой травмы — инвалидность. Репортаж был сделан в надежде найти дополнительную информацию. За вознаграждение.

Сегодня в новостях — рассказ о молодом человеке из Ливерпуля, которого «просто» застрелили. До сих пор расследуется убийство темнокожего подростка в парке в Манчестере в сентябре прошлого года. При этом в прессе то и дело всплывают подробности о раздаче дворянских званий кабинетом Тони Блэра, а также о его, Блэра, договоренности с местным медиамагнатом об открытой пропаганде за войну в Ираке на страницах магнатовских таблоидов.

Вам это все еще не кажется знакомым?

В то же самое время полиция здесь проявляет удивительное хладнокровие. Был случай, я вернулась с работы и застала на пороге полицейского. Он ходил от дома к дому, собирая информацию. Спросил, не помню ли я чего-то, что произошло на моей улице месяца так два назад. Я стала вспоминать. «Кажется, кого-то сбила машина, но не насмерть, дело было вечером, что-то после шести… Это оно?» — «Э-э-э… а какой это был день недели, не помните?» — «Нет». — «А вот чего-то в районе восьми вечера не происходило, не помните?» — «Нет».

Ну, разумеется, я не каждый день общаюсь с полицейскими. Но такая техника расследования не оставляет без некоторых эмоций.

Про здравоохранение даже не хочу лишний раз вспоминать. Опять же, все познается в сравнении. В далеком 1992 г. моя любимая бабушка попала в больницу. Приехали с мамой ее навещать, и в гардеробной оказался только один свободный номерок. В верхней одежде меня к бабушке не пустили, и я осталась сидеть в вестибюле, чернее тучи и злая на всех, кроме своих любимых женщин. В здешних больницах и поликлиниках верхнюю одежду никто не снимает и в гардероб не сдает. Проходят в пальто, куртках, грязных сапогах, с сумками прямо в палату. Руки, естественно, моют только самые сознательные граждане. Потом «вдруг» оказывается, что в больнице, откуда ни возьмись, завелся «супервирус».

Другое дело, что все это — удел рабочего класса. Равно как и недостаток образования, и дешевые полуфабрикаты, и все то, о чем вряд ли известно рядовому москвичу, который смотрит на Англию через призму гламурных районов крупных городов. Это, кстати, любопытно, потому что ушлые британские журналисты стараются идти провинциальными задними дворами, в обход столичных «потемкинских деревень». Им интересно «настоящее» русское лицо. Ну, а нам интересно то, о чем репортируют глянцевые журналы. Хотя, конечно, я допускаю, что какие-то «наши» издания все-таки рассказывают об этой неприглядной стороне британской жизни.

Перефразируя и корректируя Толстого, все страны и счастливы, и несчастны по-своему. И если английская валюта пока все еще крепка, это не значит, что жизнь британцев прекрасна.

Что из этого следует? Что тяжелые будни и чья-то жестокосердность не повод истреблять человечность в себе. Очень пафосно звучит, я знаю, но разве стоит жить иначе?

Город оптимистов — 4

Когда там, где я живу, наступает лето, некоторые мужчины ходят по улице полуобнаженными. Иногда я даже не вижу, чтобы у них вокруг пояса или на руке была намотана футболка или рубашка. Они, наверное, так и выходят из дома: кроссовки, носки, штаны до колен, цепочка на шее и бейсболка на голове. И никакой футболки.

Причем, как все догадываются, наверное, фигура у некоторых оставляет желать много лучшего. У нас в семье есть выражение, вполне описывающее упомянутые фигуры: «Геракл в засушенном виде».

Один мой хороший знакомый несколько лет назад стеснялся выходить из дома в футболке, считая, что у него худые руки. Много воды с тех пор утекло, футболку он носит теперь совершенно спокойно, очевидно, поняв, что его руки — отнюдь не самые худые.

Я подозреваю, что многие такие фигуры сейчас собрались в каком-нибудь пабе, где под бульканье пива и поток нецензурных выражений по телевизору показывают матч «Манчестера Юнайтед» и «Челси».

Девушки тоже не уступают. Одни надевают утепленные сапоги. Другие выходят из дома в куртке с капюшоном на искусственном меху. Моя коллега в определенно жаркую погоду иногда приходит на работу в высоких черных сапогах (только они, кажется, одеты на голую ногу). Вот это я категорически не могу понять в здешних жителях: они носят обувь на голую ногу, причем не только летом, но и осенью, и даже зимой. У меня был случай, когда в январе, из окна автобуса, полного закутанных и озябших пассажиров, я увидела девушку, одетую в белую летнюю юбку с мережками, белый топ с коротким рукавом и белые же пляжные шлепанцы. И единственное, что на ней было зимнего, был коричневый жилет из искусственного меха.

А еще, когда наступает лето, некоторые женщины в положении думают, по-видимому, что следует осуществлять естественный доступ воздуха для будущего чада. Я не могу иначе объяснить тот факт, что срединная часть их фигуры оказывается совершенно открытой. Впрочем, я многое чего не могу уяснить себе в том, как некоторые люди относятся к беременности. Сняться обнаженной на последних месяцах беременности для обложки какого-то журнала — это практически комильфо. Поместить видео на YouTube, чтобы все увидели, как палец будущего отца пинает маленькая пятка, — тоже нормально. Я не говорю, что нужно скрывать беременность, но должна ведь быть какая-то тайна. Или нет?

Да, а еще летом народ с воодушевлением садится на скутеры и мотоциклы. Моя коллега, красивая женщина-программист, болгарка с роскошной гривой волос, ездит на работу и с работы на мотоцикле. Но здесь есть тип скутеров, которые называют «сушилками». Они действительно издают дребезжащие звуки и имеют неприглядный вид, которые вместе взятые почему-то считают похожими на старый фен для волос.

А вот объявление, что в моду возвращаются брюки с приличной линией талии, почему-то еще не вполне докатилось до умов граждан. Я не буду рассказывать, чего мне здесь пришлось насмотреться; я подозреваю, что все это вы смогли увидеть и в своих городах.

Ну, и напоследок, в эту пятницу, направляясь на работу, в поезде я вдруг представила себя в Питере. Что я стою на углу Невского, у входа в подземку, наискосок от «Салтыковки». Недалеко от места, где я стою, — кондитерская «Север». Я никуда не иду, я просто смотрю на затянутое грозовыми тучами небо, и вдруг откуда-то из-за крыш прорывается и льется нескончаемым потоком солнечный свет. Тучи не исчезают, а я продолжаю стоять, очарованная контрастом цвета глубокой, не объяснимой на словах боли и невозможной, безудержной радости…

Город оптимистов — 1

Люди и звери

Погода – это не только любимая английская тема для разговора, но и критерий региональной самоидентификации. Когда я в первый раз общалась с жителем Манчестера, он лаконично описал манкунианцев:

-In Manchester we are like ducks, — сказал он.

Тогда еще не знакомая с особенностями северозападного диалекта, я приняла очень округло произнесенное “ducks” (утки) за более привычное “dogs” (собаки). Это меня заинтриговало. Я знала, что японцы называют женщину змеей, когда хотят сделать ей комплимент. Я встречала людей, которые в зависимости от личного опыта хотели в будущей жизни стать львами, орлами и прочей живностью. Себя, поскольку обладаю способностью передвигаться и одеваться в кромешной тьме, я представляю кошкой. Но, честное слово, я никогда не слышала, чтобы жителей целого города называли собаками. Что они, такие преданные? Или злобные? Или, может, жизнь у них собачья?

Разумеется, мой собеседник смеялся от души, когда я поделилась с ним своими сомнениями. Никакие они не собаки, они утки, потому что в Манчестере частые дожди, под которыми люди «плавают» без зонта. Представив себе вымокшего до нитки клерка, я подумала, что сравнение с каким-нибудь грызуном было бы уместнее. Но своему собеседнику я ничего не сказала.

Примерно года два спустя после этого знаменательного разговора я наконец-то приехала в Англию. Стояло лето 2002 года, запомнившееся россиянам смогом от горящих торфяников. В Англии не было смога, — там был дождь. Он шел непрерывно в течение первых двух недель моего пребывания, и по бескрайним лужам плавали не только прохожие, но и машины, и казалось, будто водой наполнились даже дома. Я чувствовала себя рыбкой в кирпичном двухэтажном аквариуме в районе Клифтон, что в местности Суинтон, что в предместье Пендлбери, что в городе Сэлфорд, что в графстве Большой Манчестер. Так началось мое открытие Англии..