В «Самоинтервью — 1984» Педро Альмодовара есть прелюбопытнейший пассаж.

Вопрос. В последнее время много говорят о Мадриде.

Ответ. Слишком много.

В. Ты хочешь сказать, что оснований недостаточно?

О. В Мадриде кое-что происходит. Это несомненно. Но вот в чем серьезная опасность: Мадрид начинает сам себя осознавать. Город теряет одну из основных своих особенностей. У всех нас, кто жил в этом городе, никогда не было корней, мы не испытывали чувств к месту, как это бывает, например, в Барселоне. Никому не приходило в голову защищать Мадрид, никто не идентифицировал себя с городом как таковым. А теперь говорят о мадридской культуре, ее защищают или противопоставляют другим. Появилась некая гордость оттого, что живешь там, где живешь. А так не годится. Ты перестаешь чувствовать самого себя, чтобы превратиться в город. Это нечто вроде нарциссического миража. Ты — это ты сам, и ты абсолютно одинок.

В. Но ведь ты живешь и работаешь в Мадриде.

О. Я живу в Мадриде, не живя в Мадриде.

(Альмодовар, Педро. Патти Дифуса и другие тексты. СПб., «Азбука», 2005. С. 150-1).

Последние три года я живу в Манчестере; до этого я всегда жила в Москве. Ощущения Альмодовара мне близки. В Москве с однокашниками мы любили (почти) критически оценивать спор двух столиц (Москвы и Петербурга): какая лучше? современнее? В то время я проявляла формализм, утверждая, что столица может быть только одна. С тех пор как Ливерпулю передали флаг европейской столицы культуры в 2008 г., я признаю, что у одной страны может быть несколько столиц.

Я живу в городе, который известен как индустриальная столица Англии, но который на самом деле спит и видит, как бы сделать из своей рабочеклассовости убедительный противовес рафинированному Югу. Как это часто происходит, если город желает выйти на передний план, в нем начинается застройка. Собственно, так происходит всегда. Манчестеру инъекцию застроечной лихорадки сделали ирландские террористы в 1996 году, когда взорвали несколько бомб в центре города. Обошлось без человеческих потерь; однако история дальнейших событий полностью подтверждает народную мудрость: «не было бы счастья, да несчастье помогло». Действительно, когда бы Манчестер собрался сносить свои закопченные викторианские здания в центре города, если бы их не разрушили экстремисты с острова святого Патрика?

С тех пор Манчестер стал совершенно другим. Не знаю, если думать о городах, как о людях, случай с бомбами, наверное, сродни излечению от ужасного недуга или спасению в катастрофе, в результате чего у вас полностью меняется взгляд на мир.

Это все, разумеется, плюсы. Но у них есть один существенный минус. Как и Мадрид, Манчестер начинает себя осознавать. Коренные манкунианцы, возможно, скажут, что он уже давно себя осознал. Они даже будут правы. Чтобы убедиться в этом, стоило услышать, с каким апломбом некто из властей города выразила полную уверенность в том, что суперказино «должно быть в Манчестере». Некто пошла еще дальше: она сказала, что именно здесь оно и будет, просто не так быстро, как бы следовало.

Что стоит за этим апломбом? Самодостаточность? Едва ли. Со стороны это выглядит скорее как неуемное желание настоять на своем. Дело в том, что фаворитом в гонке на право построить у себя суперказино в американском стиле был Блэкпул, главная достопримечательность которого – это слегка уменьшенная копия Эйфелевой башни, стоящая на берегу Ирландского моря. Нынешнее «дело о казино» напомнит внимательному наблюдателю о том, как Лондон по неясному стечению обстоятельств обогнал Париж в соревновании за право проведения Олимпийских Игр в 2012 году.

Проблема в том, что сами манкунианцы, а также недавно перебравшиеся в город британцы и иностранцы, проявляют удивительное высокомерие по отношению не только к Блэкпулу, но и к другим, менее выдающимся, городам. По отношению к этим городам и городкам они употребляют слово «провинция» и его синонимы, вовсе не задумываясь, что где-то в районе Лондона этими же словами называют колыбель британской индустрии. Может быть, они задумываются об этом. Может быть. Все дело лишь в том, что «появилась гордость оттого, что живешь там, где живешь».

Но разве не стоит, спросите вы себя в этом месте, гордиться тем, что вы живете там-то и там-то? Что такое «нарциссический мираж», в конце концов? Это упоение открытым внешним, тем, что лежит на поверхности и на первый взгляд не поддается сомнению. Тот факт, что Манчестер есть, и что он стремительно рвется вперед, сквозь «будни великих строек», неоспорим. Неоспоримо также, что это один из самых многонациональных городов Англии, чья культурная синкретичность внушает трепет, а порой и страх. В местной библиотеке хранится древнейший папирус Нового Завета, — это ли не повод гордиться тем, что живешь в Манчестере? Но что делать, если вы не религиозны, и этот папирус для вас ничуть не более значим, чем глиняные таблички из Шумера? Или что вы мало образованы, а потому вам практически все равно, есть в городе эта библиотека с папирусом или нет? Можно гордиться, что живешь в том же городе, где тренируется Манчестер Юнайтед, — но вдруг вы не любите футбол?? И когда вы зачислили многонациональность, папирусы и футбол в атрибуты внешнего, что у вас осталось? Обычный город, не хуже и не лучше многих других городов.

Это факты настоящего; это точка зрения, которая заслоняет прошлое и мешает видеть будущее. Возможно, эти факты сами по себе дают повод для гордости. Но важно не забывать при этом, что город всегда создают люди; обратный процесс – когда город создает людей – это иллюзия; точнее, нужно говорить, что, живя в рамках одного городского пространства и общаясь друг с другом, люди создают людей. Манчестер тем и замечателен, что являет собой пример сочетания глобализации и локализации. Поощряя многонациональность и многокультурность, в городе, однако, озабочены выяснением того, что такое «Манчестер»; это намек на глобальные интересы и устремления. И в то же время всякий местный житель гордится, если он говорит на местном диалекте, и он ни в коем случае не хочет от него отказываться, даже если это означает, что по всем меркам он будет говорить и писать безграмотно. Весьма локально, не так ли?