Карьера Путешественника: Приключения Англичан в Европе XVIII Века

Все время, что я жила в Англии, британцы полушутя-полусерьёзно спрашивали, пью ли я водку. На честное «нет» они изумлённо отвечали: «Но вы же русская!» Зато англичане выпить любят, особенно вечером пятницы и субботы. Меня всегда поражало количество употребляемого в эти дни пива и коктейлей. Но дело в том, что выпивка — такая же английская традиция, как и чай. Итальянские послы 16 века отмечали, что англичане пьют пиво в любую погоду в больших количествах. Потом наступил век Просвещения, британцы стали ездить в Европу… и большие деньги тратить на вино, которое, разумеется, было крепче пива. Ниже — мой перевод отрывка из книги о невероятных приключениях англичан в Европе 18 века.

«В августе 1734 г. спутники герцога Куинсберри «отправились спать пьяными» в Брюсселе. Девять лет спустя Гораций Уолпол едко раскритиковал претенциозность клуба «Dilettanti», «членами которого номинально становятся те, кто бывал в Италии, но на самом деле там одни пьяницы. Его возглавляют лорд Миддлсекс и сэр Френсис Дашвуд, которые редко были трезвы за все время в Италии». Издатели «Гида джентльмена» отмечали, что «по дороге в Севр есть известная таверна, или винный погреб, где можно выпить много хороших вин. Англичане так привыкли там бывать, что даже новичок без труда найдет это место». Уокер провёл бессонную ночь в Милане из-за выходок нескольких пьяных англичан: «Прошлой ночью они, человек двенадцать, выпили 36 бутылок бургундского, кларета и шампанского (это все наш хозяин показал в своей книге) и так шумели до шести утра, что мы не могли спать». В 1792 г. Бранд жаловался, что в Вене находятся англичане «дурного сорта»: «у них всего две вещи на уме, одна из них — бутылка». В том же году лорд Окленд, посланник в Гааге, сообщал: «Лорд Голуэй находится здесь в состоянии непрерывного опьянения, которое скоро его погубит: его сознание (каким оно было прежде) практически помутилось. Он обретается на улицах и постоянно ссорится с людьми низшего сорта. В два часа ночи он явился ко мне искать защиты от одного еврея, которого он схватил за бороду и который в ответ обошёлся с ним с нехристианской жестокостью. Его слуги попросили меня каким-нибудь способом отправить его обратно в Англию к друзьям; к счастью, безденежье (а он истратил здесь £150 за два дня) вынудило его уехать».

Роберт, 4-й виконт Голуэй (1752-1810), член королевского Тайного Совета и кавалер Ордена Бани, на самом деле умер не так скоро. Он даже был переизбран в Палату Общин в 1796 году.»

Перевод с английского Юлии Шуваловой. Иллюстрация — Уильям Хогарт, «Сцена в таверне» (1735) из серии «Карьера мота».

Заметки переводчика: «Элегия» Тичборна

текст 2010 г.

Переводить поэзию — занятие трудоемкое и неблагодарное. Метафоричность и краткость; яркий, но порой с еще большим трудом переносимый в другой язык, нежели в прозе, символизм; размер и ритм, — это лишь самые известные переводчикам проблемы. И однако же потребность сделать стихи доступными на другом языке снова и снова вдохновляют переводчиков на подвиги. Чего стоит перевод Лозинским «Божественной комедии» Данте.

Впрочем, к переводу поэзии вполне применимы те же методы, что и к переводу прозы. Прежде всего это контекстуализация оригинального текста, определение условий, в которых он был создан. Для этого нередко создается подстрочник, либо несколько десятков страниц примечаний. Теоретически, любой заинтересованный читатель сам мог бы докопаться до того, кто же были эти несчастные Паоло Малатеста и Франческа да Римини из пятой песни «Ада«. Но, положа руку на сердце, признаем: отнюдь не каждый такой читатель пойдет читать книжки по истории Италии или рассматривать полотна прерафаэлитов, которым история Паоло и Франчески пришлась весьма по душе. В задачу переводчика в данном случае входит просветить читателя, дать ему ту информацию, которая ему, как переводчику, уже доступна.

Мои примечания к «Элегии» — это очень краткая выжимка из того, что я знаю отчасти благодаря профессиональному интересу. Я могла бы привести материалы допроса участников заговора, но именно в этом месте я ставлю точку. Об этом читатель может узнать сам. Если пожелает.

Теперь о стиле и переводе отдельных слов. Для начала процитирую Ницше, потому что эта фраза имеет отношение ко всем без исключения гуманитариям, будь они филологи, историки, философы, и пр.: «Отсутствие исторического чувства есть наследственный недостаток всех философов… Вся телеология построена на том, что о человеке последних четырех тысячелетий говорят как о вечном человеке, к которому все вещи в мире изначально имеют естественное отношение. Однако все возникло; не существует вечных фактов, как не существует абсолютных истин» («Человеческое, слишком человеческое«).

Я не могу избавиться от ощущения, что, работая над переводом «Элегии» Тичборна, мы слишком большое внимание уделяем форме, словам и тому, что мы знаем об эпохе Ренессанса, т.е. всем тому, что лежит на поверхности. О последней нам известно, что гуманисты, поэты и живописцы этого времени страсть как любили символы, загадки и стилизацию. Чего стоит возврат к античному искусству и переосмысление оного (причем, заметим, речь идет не только о пластических искусствах, но и о литературе и драме). Когда мы рассуждаем о форме «Элегии«, мы обращаем внимание на использование односложных слов. А когда мы обращаемся к словам, мы моментально замечаем, что большая часть из них — англо-саксонские.

Опираясь на эти находки, мы затем пытаемся перевести «Элегию«. И со вздохом констатируем, что, увы и ах, а поэзия-таки не переводима. Но мы еще отнюдь не дошли до текста, до его метафорической глубины.

И кажется (увы и ах!), что нам ни разу не пришла в голову мысль о том, что, руководствуясь вышеперечисленными соображениями, мы переводим не «Элегию» Тичборна, а свое представление об этом стихотворении. Мы переводим не намерение автора, а свой собственный взгляд на этот текст. Вместо «человеческих, слишком человеческих» переживаний 28-летнего юноши в ночь накануне казни перед нами — четкая логика переводчика, который знает, что по части односложных и англо-саксонских слов русский и английский языки несравнимы, а, стало быть, хороший перевод все равно не удастся.

Не будем забывать, что первый настоящий толковый словарь английского языка появился у англичан лишь в 18 веке, благодаря стараниям доктора Джонсона. Время, когда жил и умер Тичборн, отмечено, главным образом, ростом интереса к иностранной литературе, к проблеме и теории перевода, но отнюдь еще не к истории английского языка. Все англо-саксонские слова, употребленные Тичборном, не только до сих пор присутствуют в английском языке, но и используются ничуть не реже, чем в 16 веке. Есть обороты, вроде «prime of youth«, которые сегодня указали бы на намеренную стилизацию текста, но в контексте 16 в. являлись вполне традиционными. Оценить их уникальность именно для 16 века можно, лишь хорошо зная литературу того периода.

Поэтому с уверенностью можно утверждать, что Тичборн пользовался англо-саксонскими словами отнюдь не намеренно. Но, даже если бы нам удалось обнаружить какое-то скрытое намерение, как бы это отразилось на переводе? Стали бы мы искать подходящие слова в русском лексиконе 16 века? А смысл? Ведь мы переводим это стихотворение не для современников Ивана Грозного, а для людей, воспитанных на стихах Пушкина и Блока.

Односложные слова — это любопытное наблюдение, но опять-таки не нужно забывать о контексте, о словарном составе английского языка и о русских эквивалентах. Здесь, в первую очередь, стоит помнить, что полностью точным перевод никогда не будет. Сравните: по-русски мы говорим «водить за нос«, по-итальянски — «тянуть за нос«, по-английски — «тянуть за ногу«. Если мы точно переведем английское выражение на русский либо итальянский, это будет неверный перевод. В данном случае речь может идти только об эквивалентном переводе, поскольку только так будет достигнута точность.

Что такое точность перевода, в таком случае? Нам обычно кажется, что это верность выбранным автором словам, дословность. Но, как мы только что увидели, это отнюдь не так. Точность перевода состоит в большой степени в точности интерпретации намерения автора и намерения текста, а также в знании фразеологии языков оригинального текста и текста перевода. Что касается авторского намерения, то «Элегия» Тичборна — это, как ни странно, есть та самая слезоточивая медитация накануне казни, хоть это и не совсем нравится некоторым переводчикам. Разные литераторы писали в заключении разные вещи: кто-то — политические трактаты, кто-то, как Вольтер, — эропародию на жизнь Орлеанской Девы, пребывание в тюрьме совершенно особым образом вдохновляло маркиза де Сада. Большинство, впрочем, в особенно драматические моменты писали прощальные письма, а иногда — литературные тексты. «Элегия» Тичборна именно и есть такой текст, и нет смысла пытаться вписать в него нечто большее, тем более что о других стихах Тичборна мы практически ничего не знаем.

Таким же образом стоит интерпретировать и намерение текста. Это рассуждение о скоротечности жизни, о вечном соседстве жизни и смерти, о власти рока и неотвратимости кары. Именно здесь и стоит вспомнить об эпохе Ренессанса, особенно о позднем Ренессансе, когда страсть к жизни и любовь к наслаждениям уже «овеял мороз» барочной меланхолии. «Элегию» Тичборна следует помещать не в контекст нашего знания о теории перевода и английском языке, а в контекст истории литературы и искусства 16 века. Это приглушенные тона «Брака в Кане» Тинторетто; это грусть сонетов Микеланджело; это столь любимая художниками того времени тема vanitas.

Как это переводить на русский язык? К счастью для нас, для «традиционной» русской поэзии, которой весьма не чужда меланхолия, «Элегия» Тичборна — это удобный текст для перевода. Просто переводя написанные слова, мы не добьемся эквивалентности ни в лексике, ни в стиле, ни в смысле и настроении. В известном смысле мы должны переписать «Элегию«; перевести это стихотворение так, как если бы его писал русский поэт-романтик. Это последнее, о чем никогда не должен забывать переводчик поэзии. Настроение зачастую отсутствует в современной лирике; но это не значит, что оно отсутствует во всех вообще стихах. И, каким бы тяжелым и невозможным это ни казалось, в задачу переводчика поэзии входит постижение настроения текста и передача той эмоциональной составляющей, которая отличает именно этот поэтический текст. В этом смысле именно поэзия дает нам возможность оценить одновременно и скудость, и богатство наших языков, поскольку каждый удачный перевод неизменно передает интенцию оригинального текста лексическими и символическими средствами языка перевода.

My prime of youth is but a frost of cares,
My feast of joy is but a dish of pain,
My crop of corn is but a field of tares,
And all my good is but vain hope of gain;
The day is past, and yet I saw no sun,
And now I live, and now my life is done.

My tale was heard and yet it was not told,
My fruit is fallen, yet my leaves are green,
My youth is spent and yet I am not old,
I saw the world and yet I was not seen;
My thread is cut and yet it is not spun,
And now I live, and now my life is done.

I sought my death and found it in my womb,
I looked for life and found it was a shade,
I trod the earth and knew it was my tomb,
And now I die, and now I was but made;
My glass is full, and now my glass is run,
And now I live, and now my life is done.

Chidiock Tichborne, 1586

Мою весну мороз невзгод овеял;
На радости пиру вкусил я боль;
Растил зерно – собрал охапки плевел;
Тщета надежд – достаток скудный мой.
День пролетел, — не видел солнца я.
Живу, и жизнь окончена моя.

Слух обо мне разносят пустословы;
Листвою зелен, наземь плод упал;
Промчалась юность, — я остался молод;
Я видел мир, а он меня не знал.
Прервали нить, кудели не спрядя.
Живу, и жизнь окончена моя.

К себе вернулся я, пойдя за смертью;
Я жизнь нашел в забвения тиши;
Могилу чувствовал, когда бродил по тверди;
И умираю, путь свой не свершив.
Иссякло время до исхода дня.
Живу, и жизнь окончена моя.

Юлия Шувалова, перевод © 2006

Аноним — Ты мной любим, Господь…

1508590_10152223588525832_1500040136_n

Ты мной любим, Господь, не по причине,
Что в рай стремлюсь к обещанным наградам,
Не по причине страха перед адом, 
Где платятся обидчики святыни.

Но оттого, что вижу я доныне
Тебя приговоренным и распятым,
И тело вижу, отданное катам,
И смертный пот, и труп на крестовине.

И мне любить завещано от Бога,
Не будь награды, с той же самой силой,
Не будь расплаты, с тою же виною.

Такой любви не надобно залога,
И если бы надежду погасило,
Моя любовь не стала бы иною.

Аноним, XVI век

«Книга ада и рая», сост. Хорхе Луис Борхес и Адольфо Бьой Касарес

Юлия Шувалова — Город оптимистов (отрывок)

Проезжаю по метромосту. Сижу у окна; с правой стороны у меня — река удивительно синего цвета, слева, через проход — гора в отдалении. Смотрю на эту реку, которая исчезнет из вида к моменту, когда я закончу строчить в блокноте, и думаю: как красиво! И тут же ловлю себя на мысли, что я — совершенно не от мира сего человек, потому что вижу красоту в реке, по обеим сторонам которой громоздятся довольно уродливые индустриальные объекты. Я счастлива; это притом, что я устала, голодна, что у меня черт-те сколько проблем, которые отнюдь не делают меня счастливой. И все же я счастлива. Проблемы решатся; голод будет утолен; когда-нибудь я смогу по-настоящему отдохнуть; когда я отдохну по-настоящему и ни о чем не стану думать, я вспомню эту реку и все эти маленькие моменты счастья и полностью, всем сердцем соглашусь с Генри Миллером: рай совсем близко, и он отнюдь не там, где его обычно ищут.

29 августа 2007 г.

Моя главная книга: флешмоб от Министерства науки и образования

Редко участвую во флешмобах, но #МояГлавнаяКнига прекрасен тем, что позволяет зараз поделиться аж тремя книгами. Я полистала посты участников, некоторые написали больше, поэтому в 3-м пункте я тоже дала себе волю.

1.Лао Цзы, «Дао дэ цзин». Возможно, вы удивитесь, но труд Лао Цзы во многом удачно дополняет и поясняет Библию. Кроме того, это прекрасное вводное пособие для бизнесменов и разных публичных личностей. Можно составлять списки «мотивирующих» книг, а можно сделать «Дао дэ цзин» настольной книгой. Отдавая дань специальности (эпоха Возрождения), я стараюсь идти «назад к истокам», поэтому выбрала второе.

2.Уильям Сомерсет Моэм, «Театр». Моэм давно вошёл в число любимых авторов, но самым дорогим сердцу остается роман «Театр». Вначале я посмотрела экранизацию с Вией Артмане, а после читала его и на русском, и на английском. Терпеть не могу, когда сюжет описывают в духе «актриса-переживает-кризис-среднего-возраста». Потому ли, что я тоже Джулия, или потому, что живу литературой так же, как мисс Лэмберт — театром, но снова и снова убеждаюсь в том, что «мир — театр», тогда как искусство и есть настоящая жизнь. «Так Джулия своим умом дошла до платоновской теории идей». «Знаете, какие разные бывают вкусы?! Говорят, мисс Сара Сиддонс очень любила отбивные котлеты. Я в этом на нее совсем не похожа: я обожаю бифштекс!»

3.Эрнест Хемингуэй, «Прощай, оружие!» / Курт Воннегут, «Бойня номер 5, или Крестовый поход детей» / Борис Васильев, «В списках не значился». Думаю, те из вас, кто читал все три произведения, понимают, почему они объединены под третьим пунктом. Творчество Хэмингуэя я знаю весьма прилично, однако «Прощай, оружие!» прочла года 3 или 4 назад. «Бойню номер 5» я читала залпом в Петербурге в 2000 году, я только открывала для себя Воннегута, но вместе с этим романом мне открылась и «западная» литература о Второй Мировой войне. Наконец, мой студент, обсуждая на английском тему героизма, сказал, что для него героем стал Коля Плужников из повести Васильева, и я в тот же день её перечитала. Для меня все три произведения, вроде бы не похожие друг на друга, объединяют две темы: абсурдность войны и её безжалостная беспощадность. И если Васильев и Хэмингуэй, запечатлевают волю к жизни главных героев, история которых от этого лишь трагичнее, то Воннегут, которому чудом повезло не погибнуть от родной американской бомбы во время налёта на Дрезден весной 1945, пишет о нелепости войны, абсурдности мщения, которое уносит жизни именно тех, кого надлежало спасти. Все герои, так или иначе, выходят на свет: один из крепости, другой из госпиталя, третий — из скотобойни. Они пережили смерть, но что им осталось от жизни?

Учитель и художник: что не так с «Матильдой»

Посмотрела трейлер к «Матильде». В очередной раз вспомнила Алексея Германа, почему он отказался в Голливуде снимать фильм о блокадном Ленинграде: «Я как представил себе эти розовые лица блокадников…» Есть такая несчастная черта у современного кино: оно слишком натурально, и верить ему очень трудно. Но вот что удивительно. Светлана Дружинина уже несколько десятков лет популяризирует историю русского императорского дома, изучая исторические источники, воссоздавая исторические костюмы. Судя по анонсам, привлечь финансирование на производство (не говоря о прокате) ей стоит огромного труда. И это несмотря на то что на «Гардемаринах» выросло целое поколение. Причем эти фильмы наверняка помогли кому-то сохранить веру в Россию и любовь к Родине на рубеже 1980-90х, а песни до сих пор распевает вся страна. Если «Гардемарины» были весьма целомудренны, то в некоторых сериях «Тайн дворцовых переворотов» выяснилось, что в царской России был секс (как если бы кто-то в этом сомневался). Но и все же романтическая, любовная линия оттеняет основной сюжет, который всегда построен на нашей связи с Родиной и семьей, потому что любовь любовью, а высшая ценность — гуманизм, и он проявляется всегда в служении Родине и своему народу.

И вот мы смотрим трейлер к «Матильде». Со звуком. Тратить огромные средства на жеманное «ах!» и падение бинокля Ларса Эйдингера при виде обнажившейся груди девушки, на его однообразную мимику и грим в стиле «главный хипстер на деревне» — это непростительная роскошь. Я даже не говорю о том, что ничего подобного не могло быть вообще. Речь идет о времени, когда девушка до замужества оставалась в доме родителей, а звезды сцены носили длинные юбки и проверяли все детали костюма. Какие бы отношения не связывали Кшесинскую с членами императорской фамилии, ее воспитание и внутренняя культура не допустили бы такого конфуза, который вообразил себе Учитель. Точнее, случись такое, Кшесинская ушла бы со сцены, потому что оставаться после такого позора было бы невозможно.

Как бы мы не относились к последнему русскому императору, нельзя делать из истории его отношений с балериной такую дешевую под(д)елку, особенно когда есть дневники государя, есть мемуары самой Кшесинской. Безусловно, это была любовь, страстная и запретная, которой никогда не суждено было перерасти в брак, и это сознавали оба. Но безусловно также и то, что Николай давно знал свою будущую супругу, и любил ее так, как любят недосягаемое совершенство. Увы, но Александра слишком поздно согласилась перейти в православие, и свадьба состоялась всего через неделю после смерти Александра III. И вот на экране перед нами плывут горностаевые мантии а-ля роскошный флисовый плед, а на лицах актеров, особенно у Эйдингера, полное отсутствие понимания, что ты играешь в историческом фильме, а не в наскоро состряпанной драме про несчастную любовь. А что, собственно, про любовь? Про то, что могут и не могут короли (или цари), давным-давно спела Пугачева. Дело лишь в том, что к Николаю это никак не относится, о чем пишет и Кшесинская:

«Чувство долга и достоинства было в нем развито чрезвычайно высоко, и он никогда не допускал, чтобы кто-либо переступал грань, отделявшую его от других.

По натуре он был добрый, простой в обращении. Все и всегда были им очарованы, а его исключительные глаза и улыбка покоряли сердца.

Одной из поразительных черт его характера было умение владеть собою и скрывать свои внутренние переживания. В самые драматические моменты жизни внешнее спокойствие не покидало его.

Он был мистиком и до какой-то степени фаталистом по натуре. Он верил в свою миссию даже после отречения и потому не хотел покидать пределов России».

И в миг сочетания браком с Аликс он вряд ли думал о Кшесинской, тем более не мечтал жениться на ней. Неизбежность расставания понимали оба. Как знать, если бы Аликс была уступчивее в вопросах веры, романа с Кшесинской вообще могло бы не быть. Думаю, если и заниматься историческими построениями, то лишь в таком ракурсе: не «что бы было, посмей Николай жениться на Кшесинской?», а «что, если бы Николай женился на Александре раньше, чем встретил Кшесинскую?» И ответ нам хорошо известен: даже если бы Кшесинская полюбила Наследника, ей пришлось бы познать страдание от невозможной любви гораздо раньше.

Я, конечно же, думаю, что вполне можно было бы снять подобный фильм, потому как из песни слов не выкинешь. Любовь была, роман был, глубокое чувство благодарности оба пронесли через всю жизнь, и, как бы не кокетничала местами Кшесинская, но усомниться в искренности, честности отношений между нею и Наследником невозможно. И думаю, что, рассказанная в таком ключе, эта история не повлекла бы никаких расследований и писем со стороны Натальи Поклонской, потому что это была бы история человеческих характеров, человеческой жизни. Но вместо этого нам подают позолоченную, дешевую сказку о том, как тяжела и неказиста была жизнь последнего императора, даже не дали жениться по любви, всего себя отдал на растерзание «этой стране». Так представляют себе «любовь» некоторые подростки, для которых самое большое страдание — отсутствие смс в течение пяти минут. Странно наблюдать, что именно этот взгляд перенесен на целую эпоху в истории русского балета и самой России. Странно, потому что фильм снимает команда взрослых людей, которые, видимо, так и не переросли подростковый максимализм. Странно еще и потому, что история людей, которых от нас отделяет целое столетие, подана так, словно она происходит сегодня, в мире, где пытаются привить амбивалентность ценностей и где понятие «родина» для некоторых — пустой звук.

Я никогда не смогу понять заявления, вроде сделанных Виктором Бортко и Алексеем Кудриным, что «художник имеет право на свой взгляд на любые исторические события, если это не противоречит уголовному кодексу» (Бортко) и что «пусть мы ошибемся несколько раз, но зато что-то потом сделаем» (Кудрин). Так можно рассуждать, когда речь идет о собственном бизнесе, куда ты вкладываешь свои деньги. Но не о кино, на которое выделены государственные деньги. И тем более не о кино вообще. Я слышу, как театральные режиссеры после закрытой премьеры в спешном порядке вносят изменения в спектакль, чтобы улучшить его. Однако кино делается один раз и навсегда, либо мы получаем шедевр, который смотрят поколениями, либо плевок в вечность, который оказывается заодно и плевком в душу твоему же народу.

Дело лишь в том, что в невольном каламбуре «Учитель — художник» сокрыта вся горечь нашего кино: Художники зачастую так и не стали учителями, зато учителя претендуют на то, чтобы быть художниками.

«О дивный новый мир» Олдоса Хаксли: русская премьера

Совпадения не бывают случайными. В Новой Третьяковке экспонируют Джорджо де Кирико, который вслед за Гераклитом и Ницше считал, что «время не существует, а прошлое и будущее — одно». Между тем в театре «Модерн» готовится увидеть свет первая русская сценическая версия романа Олдоса Хаксли «О дивный новый мир» в постановке Юрия Грымова.

И вот что пугает, когда задумываешься о времени: оно не просто едино, но и его эпизоды опережают сами себя. Мы так и не дошли до «Утопии» Томаса Мора, но по крайней мере четыре антиутопии, доставшиеся нам от XX века, можно считать воплотившимися в реальности. Все люди сливаются в единое целое перед лицом Государства («Мы» Е. Замятина), того самого Большого Брата, который знает все твои мысли и твоими же руками переписывает историю и новости («1984» Дж. Оруэлла), при этом якобы свободные индивиды пребывают в соматозном состоянии («О дивный новый мир» О. Хаксли) и не только свято исполняют lex sexualis, но и меняют ориентацию по требованию политического момента («Вожделеющее семя» Э. Бёрджесса).

Писатели помещали действие своих романов во времена «нашего Форда» (Хаксли) или «нашего Гоба» (Бёрджесс), но, как явствует из трактовки Грымова (с которой сложно не согласиться), неожиданно наступило время «нашего Цукерберга», и «дивный новый мир» окружает нас уже сегодня.

Цукерберг, а не Сергей Брин с Гугл, не случаен: человек человеку — френд, и где же искать себе подобных, если не на Facebook? Большая часть современного общества живет в Сети, которой одинаково пользуются, в терминологии Хаксли, и Альфы, и Эпсилоны. Однако резервация (в романе она располагается  на Фолклендских островах — еще одно «стратегическое» предвидение писателя) в наши дни вовсе не отделена океаном. Дикари, говорящие на языке Шекспира или Пушкина, шагают по тем же улицам, что и Альфы, и пьют кофе в тех же кофейнях. И тем трагичнее воплощение видения Хаксли сегодня, что Джону, который, пусть и частично, но принадлежит новому миру, приходится играть на условиях «нашего Цукерберга», чтобы бунтовать против него, иначе никто не заметит и не услышит этого бунта.

Первые 15 минут спектакля — это погружение в холодную атмосферу «нового мира», где определённый температурный режим и правила инкубации позволяют получать идеальных особей типа «Альфа плюс» или «Бета минус», которые не знают, что такое семья и деторождение, и угнетают эмоциональные реакции с помощью сомы. Я лично знаю подростков, которые весьма скептически относятся к семье и детям и думают, что жизнь не стоит проживания. Сома присутствует в их жизни в виде монотонной музыки, бесконечных фотографий и умных цитат на все случаи жизни, однако сама жизнь, как и следует ожидать, проходит мимо.

В спектакле заняты Анна Каменкова (Линда) и Игорь Яцко (Мустафа Монд). Автор инсценировки — Елена Исаева, подбор музыки осуществлен режиссером-постановщиком Юрием Грымовым, который готовил спектакль два года.

Актуальность постановки усиливается требованием руководства театра к соблюдению дресс-кода: никаких спортивных брюк и кроссовок. Увы, сегодня такая «мода» охватила академические театры, мюзик-холлы, концертные залы, музеи и галереи, и вот на пресс-конференции журналистка спрашивает Грымова, не боится ли он отпугнуть публику. Замечу, что зрителей не обязывают доставать фамильные драгоценности и старинные кружева, но кроссовки запрещены. И вот здесь мне становится не по себе: что пугающего в том, чтобы прийти в театр в костюме или платье и соответствующей обуви? Лично я именно так и одеваюсь. Чьи чувства мы боимся оскорбить, требуя уважения к искусству и труду? Если театр, помимо развлекательной функции в духе «сделайте нам красиво!», должен воспитывать зрителя и повышать его культурный уровень, разве не включает это воспитание вкуса и уместности в одежде?

Завершая это предисловие к грядущей премьере, вернусь к де Кирико. Слушая комментарии посетителей, я пришла к неутешительному выводу: публика полагается на ощущения «нравится/не нравится», но подняться до уровня художника она не может и не хочет. Тезис о «смерти автора» перерождается в апологию невежества читателя. И я, кто пишет на языке Пушкина, а не новоязе, жду премьеры Хаксли с нетерпением и трепетом. Этот роман необходим именно сейчас; но как бы не оказалось, что для постижения масштаба проблемы, с которой мы уже столкнулись, нам попросту не хватит знаний.

Мир русской усадьбы

a2b884f5f126c7b8f0de9ecf6908c9f6

12 апреля 2017 года в 19:00 в музыкально-театральной гостиной Дома Гоголя артисты студенческой филармонии Колледжа музыкально-театрального искусства им. Г.П.Вишневской покажут театрализованную литературно-музыкальную композицию «Мир русской усадьбы».

Слушатели погрузятся в атмосферу дворянского быта XIX-го века, для которого было характерно звучание музыки, чтение стихов, игры в шарады, живые картины и фанты.

В исполнении молодых талантливых артистов филармонии прозвучат стихи Афанасия Афанасьевича Фета, Фёдора Ивановича Тютчева. А литературную составляющую дополнит музыка русских и западноевропейских авторов, любимых во времена «золотого века» усадебной культуры.

Перед глазами современных поклонников классического музыкального искусства оживут картины русской дворянской усадьбы, воспетой великими поэтами и композиторами, где звучали романсы Алексея Николаевича Верстовского, Александра Егоровича Варламова, Александра Львовича Гурилева.

ВХОД ПЛАТНЫЙ 
Стоимость билетов: полный — 150 руб., льготный — 80 руб. 
ВОЗРАСТНОЕ ОГРАНИЧЕНИЕ: 6+

 

Карло Каладзе — Жаворонок (перевод Е.А. Евтушенко)


Светлая память нашему замечательному поэту. Многие будут цитировать его стихи, а я процитирую Евтушенко-переводчика. Советский Союз давал уникальную возможность поэтам союзных республик творить на своем национальном языке, а русскоязычным поэтам доносить эти творения до читающей на русском аудитории, попутно обогащая русскую и национальную литературу других народов и развивая переводческие традиции. Это стихотворение я знаю с начальной школы, но в прошлом году выступила с ним на одном конкурсе чтецов, получив высокую оценку жюри. Одно из любимых вообще, сегодня оно звучит и как своеобразный итог жизни и творчества Евгения Евтушенко.

Карло Каладзе — Жаворонок
Перевод Е. Евтушенко

Гимном встречает жаворонок восход солнца и в самозабвенном полёте так высоко взлетает в небо, что сердце его не выдерживает, и по утрам люди часто находят мертвых жаворонков.

Я расскажу о сущности искусства.
Я поднял птицу мёртвую с земли,
Увидев кровь, бегущую из клюва,
И сломанные крылышки в пыли.
Земля пестрела реками, лесами,
Но жаворонок, павший на жнивьё,
Игрушечными чёрными глазами
Смотрел на небо, а не на неё.
Я понимал, что смерть его подсудна.
Я с ним пошел; я тих и странен был.
Прохожих останавливал повсюду
И спрашивал я: кто его убил?
Мне отвечали старики и юноши
У горных пастбищ, у долинных рек:
«Да разве можно, друг, стрелять в поющего?
Да как ты мог подумать? Это грех!»
И лишь в Мухрани объяснил мне старец,
Что смерть такая — плата за полёт,
Что если петь о солнце птица станет,
Она летит к тому, о чём поёт.
Внизу стога, внизу желтеет жатва,
Внизу птенцов горластая семья,
А в синем небе жаворонку жарко
От молодости, солнца и себя.
Уже в пространстве синем затонувший
Не виден он, летит он в высоту,
Но вот, от счастья небом захлебнувшись,
Он падает и гибнет на лету.

Кругом темнело. Облака разбухли
И слышались раскаты вдалеке.
Стоял я тихо в трепетном раздумье
С бестрепетною птицею в руке.
И знал я, знал я, что пора настанет, —
Пускай за это жизнью заплачу, —
Но лишь над миром снова солнце встанет,
Я руки распахну и полечу!
Ни разу ни на что не оглянувшись,
Я полечу; пусть плачут обо мне.
Как жаворонок, солнцем захлебнувшись,
Умру я в небе с песней о земле!

Многоязычный блог о культуре и искусстве

error: Content is protected !!