Архив рубрики: In Russian

Beatles, Dave McKean, In Russian

Как Распались Битлз

Оставить комментарий

Дэйв МакКин — художник, известный, помимо прочего, своим долгим и плодотворным сотрудничеством с Нилом Гейманом. Помимо всемирно любимого комикса Sandman, они «дошли» до того, чтобы сделать полнометражный фильм. Jim Hanson Company выделила деньги, и вскоре из долгих бесед за кухонным столом, заваленным книгами, эскизами и музыкальными дисками, родился сценарий фильма MirrorMask.

Так вот о «Битлз». Эту историю напечатали в промоушн буклете к фильму, ее потом рассказал сам МакКин. Она заставляет задуматься о силах мира сего (и не-сего тоже). Постпродакшн осуществлялся на «макинтошах». Было их четыре штуки, и, ничтоже сумняшеся, нарекли их в честь «битлов». МакКин работал с «Джоном», у режиссера монтажа был «Пол», и все было хорошо, пока не понадобился пятый комп. И назвали его «Йоко». И «макинтоши» вдруг отказались работать вместе.

Cinema, In Russian, Works/Julie Delvaux

Киножурнализм

Оставить комментарий

Киножурнализм

В кино последних лет наблюдается любопытная тенденция — снимать фильмы о «реальных» событиях, «реальных» людях, разумеется, на материале «реальных» источников. Не то что такого никогда не было, просто все большее количество фильмов подается с грифом «основано на реальных событиях». Я называю это киножурнализмом, потому что при всем рвении съемочной группы к воссозданию «истинной» картины вещей, мы получаем игровое кино, а не документальное.

У этого рвения к «истинности», вероятно, есть две причины. С одной стороны, имиджмейкерство и осознание возможного противоречия между публичным образом и «обычным» человеком привели к тому, что и создателям фильмов, и зрителям хочется узнать, каким же на самом деле было то или иное публичное лицо, что именно из человеческого было этому лицу не чуждо. С другой, сами публичные лица своими откровениями о «непубличной» жизни взращивают в простых смертных интерес к «обычному» как теоретически реальному, настоящему.

Результаты оказываются разными. Один пример — это номинированный на «Оскар» фильм Марка Ротемунда «Софи Шоль — последние дни» (2005). Притом, что эта картина — уже третья по счету, посвященная Софи Шоль (Sophie Scholl) и группе «Белая роза», у фильма Ротемунда есть одна замечательная особенность: он основан на протоколах допроса, которые не были доступны создателям предыдущих картин. Больше того, в Мюнхене сохранились здания университета и суда, где разворачивалась драма; там, собственно, и снят фильм. Наконец, Ротемунд проявил завидное рвение и получил погодные сводки за февраль 1943 г. Режиссер поставил своей задачей реконструкцию последних дней Софи — и, можно утверждать, он ее успешно реализовал.

Когда мы говорили с Марком о его фильме, «Софи Шоль» была еще только в лонг-листе на «Оскар». Он же перелетал из страны в страну, под гром аплодисментов представляя свой фильм на различных фестивалях и показах. Главной причиной, по которой он взялся делать эту картину, была та, что, по его словам, в Мюнхене (который, кстати, является родным и для Ротемунда) Софи была, возможно, самой главной героиней, и это с течением времени превратило ее в «памятник». Поэтому доступ к протоколам допроса, из которых следует, что поначалу Софи лгала, отрицая, что раскладывала листовки в университете, позволил показать ее как «человека, который сражается за свою жизнь».

Хотел Ротемунд развенчать этот «геройский» облик или не хотел, это едва ли изменило положение вещей. Софи и ее брат Ганс по-прежнему остаются героями Германии, и, думается, фильм Ротемунда, вкупе с победой на «Берлинале», многочисленными фестивальными показами и призами и номинацией от Американской Академии, лишь усилил такое восприятие.

Не всем режиссерам везет так, как Ротемунду. (Кстати, даже на момент нашего интервью в 2005 г., т.е. спустя два года после открытия архивов Бундестага, он все еще не мог поверить, как ему позволили беспрепятственно снять копии с архивных материалов. Думаю, и я, и все коллеги-историки, читающие это, недоумевают отнюдь не меньше). Но все-таки они умудряются найти достаточно, чтобы сделать фильмы, вроде «Эрин Брокович», «Отель «Руанда»». Однако я взялась писать этот текст, имея перед глазами два фильма, снятых в память о двух выдающихся музыкантах — Рэе Чарльзе и Джонни Кэше. К ним готовится примкнуть картина об Александре Литвиненко (которую, по слухам, собирается продюсировать Джонни Дэпп). Учитывая, что 25 декабря прошлого года нас покинул «крестный отец «соула»» Джеймс Браун, ждать экранизации его «первых лет» или «последних дней» придется, наверное, недолго.

Эти фильмы объединяет то, что они сняты — или будут сняты — «по горячим следам». В данном случае они увековечивают кончину известных личностей. Другое, что их объединяет, — они документируют лишь отрывок из жизни соответствующей личности. Это могут быть «последние дни» (как у Ротемунда, а также в одноименном фильме Ван Санта и у Хиршбигеля в Der Untergang («Закат» или «Бункер» в росскийском прокате)); либо, как в киноисториях Рэя и Джонни, «ранние годы» (добавьте к этому телефильм «Элвис — ранние годы», с Джонатаном Рис Майерсом в главной роли). В результате мы получаем более или менее развернутый репортаж о жизни, который, в лучших традициях журналистики, снят с (почти) документальной точностью. В случае с «Софи Шоль» эта точность утрируется не только выбором мест съемки, но и актерской игрой, операторской работой и музыкой (которую некоторые критики сравнили с саундтреком к «Челюстям»).

Картина Ван Санта о Курте Кобейне в этот ряд киножурнализма встраивается в основном из-за названия. Однако, если вдуматься, в этом фильме заложена глубокая ирония над попытками реконструировать «реальность», о которой никому ничего не известно. Посвятив фильм Кобейну и предложив зрителям свою версию его последних дней, Ван Сант, однако, утверждает, что фильм не рассказывает о музыканте-по-имени-Курт-Кобейн. Он рассказывает о музыканте-похожем-на-Курта-Кобейна, а это уже совсем другая история. Разумеется, в случае с Кобейном пытаться воссоздать то, что было «на самом деле», вряд ли возможно или имеет смысл, учитывая, что мотивы и обстоятельства его гибели до сих пор не ясны. Но насколько лучше мы знаем о переживаниях Рэя или Джонни и понимаем их? И уж тем более, какой фильм можно снять о Литвиненко, когда следствию по его делу еще не видно конца?

Мои рассуждения — это вовсе не занудствование историка, пересмотревшего на своем веку огромное количество фильмов. Это, скорее, искреннее согласие с тезисом Годара, который я не устаю цитировать всегда, когда это уместно. Истинно только воображаемое, говорит он в «Нашей музыке» (Notre Musique); реальность неустойчива. Этот тезис настолько же справедлив, насколько ироничен. Можно долго обсуждать критерии истинности и качество воссозданной (или воссоздаваемой) «реальности». Однако на память приходит сцена из «Последнего искушения Христа» Скорсезе. Последняя треть фильма, между двумя крупными кадрами распятого Христа, посвящена его «последнему искушению» — искушению желанием жить (чем не Софи Шоль, которая врет в лицо гестаповцу?) Иисус представляет, как, спасенный, он годы спустя встречает своего ученика, рассказывающего толпе о смерти и воскрешении Учителя. Он подзывает ученика к себе и спрашивает, зачем тот лжет. Ведь Иисус жив. «А ты им живой не нужен», — отвечает ученик. Людям нужна мечта, которую «живой» Учитель никогда не воплотит.

В случае с Литвиненко нужна, конечно, не мечта. Просто, наверное, мы устали от похождений агента 007, у которого только знай, что погибают девушки, а сам он от фильма к фильму остается shaken, not stirred. И нам хочется чего-то реального. Или, по крайней мере, основанного на реальных событиях.

In Russian, Manchester, PhotoFiles

Страна Туманов

Оставить комментарий

В позапрошлые выходные, аккурат перед ударившими на прошлой неделе «морозами», Манчестер погрузился в густой туман. Мне пришлось отправиться на центральную станцию покупать сезонный билет на поезд, с которым я теперь ежедневно, с понедельника по пятницу, езжу из Манчестера в Уоррингтон. Сегодня я наконец-таки установила необходимые программы и смогла перевести фотографии с телефона на компьютер, поэтому могу показать несколько тех, что были сделаны в отнюдь не типичные для английского северо-запада туманы.

За этим деревом - поле и полоса посадок (похожих на те, что я видела из московских окон)

За этим деревом обычно располагается полоса посадок, над которыми маячит церковь.

А вот это дерево стоит на краю насыпи, спустившись с которой, вы оказываетесь у пруда (где, кстати, кроме уток, плавают лебеди). Ну, разумеется, за пеленой тумана никакого пруда не видно.


Теперь вы понимаете, почему в такие дни некоторые особо чувствительные английские товарищи впадают в панику и боятся выйти из дома. Кстати, в ясную погоду на горизонте отчетливо видны хребты гор Пеннайнс (Pennines). Они выглядят особенно захватывающе в чуть пасмурный зимний день, когда лиловые облака и серые угрюмые склоны  разделяет полоса белых снегов.

А это уже центр города, Piccadilly Gardens. Вид на Oldham St.

Практически напротив Oldham St — памятник сэру Роберту Пилу (Sir Robert Peel), одному из самых почитаемых манкунианцев. Он родился в 1788 г. в Бэри (Bury, неподалеку от городка Болтон на севере Манчестера), в семье владельца мануфактур по производству ситца. Будучи членом Парламента, Пил занимал различные посты, включая пост премьер-министра. Ему также принадлежит честь заложения основ полиции (Metropolitan Police Force), в связи с чем полицейских по сей день называют «бобби» («Bobbies») или «Peelers». Скончался он в 1850 г., в результате неудачного падения с лошади. Данный памятник — первая уличная статуя в Манчестере, сбор денег на которую осуществлялся по инициативе самих горожан. Памятник был открыт в 1853 г.; скульптор Уильям Калдер Маршалл.

Для Манчестера, который пестует свою интернациональность, это типичная уличная сцена. Африканские музыканты, традиционные музыкальные инструменты, и что-то среднее между блюзом, регги и африканскими фольклорными мелодиями.

In Russian, Liverpool

Путешествие в Ливерпуль

Оставить комментарий

От Манчестера до Ливерпуля час езды на поезде. Полтора на машине. Но не думайте, что сорок миль (64 км) нельзя преодолеть за меньшее количество времени. В эту среду выяснилось, что это можно сделать всего (!) за полчаса. Т.е. если в обычное время вы проезжаете 10 миль за 20 минут, то в эту среду (24 января) black cab, в котором я ехала из Манчестера, пролетал это же расстояние за 7,5 минут.

Все, что вам нужно для установления рекорда, это:

точное время визита (2.30pm);
опаздывающий на 15 минут поезд (компания, осуществляющая перевозку, разумеется, сожалеет о доставленных вам неудобствах);
дар убеждения;
спокойствие, только спокойствие.

Чуть подробнее о третьем пункте. На станции Manchester Piccadilly на такси, как всегда, была очередь, поэтому, когда я наконец села в машину, часы уже показывали без десяти два. Шофер-пакистанец настроился на приятное (и хорошо — по прейскуранту — оплаченное) путешествие, когда я объявила ему, что мне ОЧЕНЬ нужно быть в Ливерпуле к половине третьего.

— Нет, нет, это невозможно! — с сильным акцентом запротестовал шофер. — Сорок миль! Уже время! Без десяти! Нет, это невозможно!
— О, поймите же, мой поезд задержали, а у меня час приема назначен, я не могу опаздывать, у меня вся надежда на вас!
— Нет, нет, понимаете, если я буду ехать быстрее, чем разрешено, у меня права отберут!
— Я это понимаю, но все-таки, если можно ехать более или менее быстро, то, я вас очень прошу, давайте будем так ехать…
— Хорошо, но быстрее, чем 70 миль в час, я ехать не смогу, там же камеры слежения установлены.
— Я вас не прошу ничего нарушать, я только очень прошу, помогите мне доехать до Ливерпуля как можно скорее.
— Окей, окей!
— Спасибо!

Это я к тому, что нет смысла приказывать шоферу или возмущаться его осторожностью. В конце концов, ни он, ни вы, ни даже, возможно, ж/д компания не виноваты в вашем плачевном положении дел. С другой стороны, если с вами что-то случится в дороге из-за превышения скорости, на прием вы вообще можете не попасть. Поэтому взывайте к человеческому в вашем шофере. А дальше вам остается сидеть и смотреть, как водитель, проникнувшись вашим волнением, сосредоточенно ведет машину по автостраде, каждые 7,5 минут объявляя, что вы накрутили очередные десять миль. Здесь уже важно сохранять спокойствие, поскольку ясно, что к месту назначения вы приедете, несомненно, вовремя, а потому не надо заставлять водителя волноваться. В Ливерпуль мы въехали в 14.20, а еще десять минут спустя я была там, где должна была быть.

Спасибо неизвестному шоферу.

Вообще, у меня интересные отношения с Ливерпулем. Именно во время визитов в этот город со мной происходят разные странные вещи. Помимо вышеописанного события, в Ливерпуле со мной случилась другая история, в ноябре 2002 г. Друзья, к которым я тогда приехала, зная, что я давно и безумно люблю «Битлз», решили отвезти меня в музей группы.

Не знаю, как нас угораздило, но поехать в Ливерпуль мы решили почему-то именно в день забастовки пожарников. Или это пожарникам приспичило бастовать именно в день, когда мы собрались в Ливерпуль? Не знаю. В любом случае, утром меня разбудило радио Би-Би-Си, которое женским голосом сообщило, что где-то в Уэльсе на рассвете в доме сгорела старушка. Незабываемая новость.

[Хочу заметить, что, по прошествии стольких лет, я уже точно не помню, была ли эта старушка из Уэльса или еще откуда-то. Но вопрос «а была ли старушка?» попрошу не задавать: когда вам случается просыпаться под такие новости, вы очень не скоро забываете подобный опыт].

Впрочем, не надо возлагать всю ответственность на пожарников. Взявшись бастовать, они предприняли некоторые меры безопасности. В частности, отключили лифты в зданиях и на многоуровневых автостоянках. Место для парковки мы нашли только на седьмом уровне, обретя таким образом счастье спуска и подъема пешком по лестнице.

Напоминания о том, что за «четверка» вышла из Ливерпуля, разбросаны по всему городу. Например, на набережной стоит миниатюрная Желтая Подводная Лодка, и для человека, ни разу не бывшего в Ливерпуле, это может послужить указанием, что музей «Битлз» где-то совсем рядом. А это неверно, потому что от этой субмарины до музея пешком идти минут двадцать, если знать, куда идти, и гораздо дольше — если не знать.

Что удивительно, мои друзья никогда не были в музее «Битлз». Манкунианцы вообще не любят жителей Ливерпуля. (Подозреваю, что жители Ливерпуля платят манкунианцам той же монетой). Если бы Morrissey или Oasis вписали такую же по важности страницу в историю музыки и культуры, как «Битлз», манкунианцы создали бы их музеи и раструбили бы об этом на все Британское Содружество and beyond. Вместо этого им иногда приходится возить восторженных иностранцев, вроде меня, в Ливерпуль. Ужасно.

К музею «Битлз», The Beatles Story, мы вчетвером шли примерно полчаса (не считая захода в какое-то кафе выпить кофе), под проливным дождем, при этом ни один не имел ни малейшего представления о маршруте. На пути нам все время попадались то ли туристы-иностранцы, то ли приезжие из других английских городов, которые только махали рукой куда-то в направлении музея, но не могли толком объяснить, как туда дойти.

(На этом месте я всегда вспоминаю, как в далеком 1997 году, на редкость плохо зная свой родной город, я искала «историчку» — Государственную Публичную Историческую Библиотеку, что в Старосадском переулке. Сокурсница снабдила меня весьма психоделической схемой, которую я во все последующие годы так и не смогла расшифровать. Я хочу сказать: если идти к «историчке» по этой схеме, прийти можно куда угодно в районе между Лубянкой и Воронцовым полем, только не в Старосадский переулок. Лично я во время первой попытки дошла до Котельнической набережной. Во вторую попытку я вертелась на пятачке у входа в Политех, как вдруг из дверей музея вышла очень интеллигентного вида женщина в очках. Я подумала: она наверняка сможет мне помочь, и обратилась с вопросом, как пройти в Историческую Библиотеку. Женщина на мгновение задумалась, а потом сказала, кивнув головой в сторону Политеха: «Я думаю, что она может быть здесь. Зайдите, спросите». С тех пор я знаю: не стоит доверять внешнему виду).

Возвращаясь к поездке в музей «Битлз»: в конце концов, мы добрались до той части Albert Dock, близ которой располагается музей. Как выяснилось позже, нам всего-то нужно было повернуть направо, но вместо этого мы остановились между двумя указателями. Стрелка «The Beatles Story» на правом указателе была повернута влево, а такая же стрелка на левом указателе смотрела вправо. Левое направление не выглядело обещающим; справа, очень близко от нас, стоял защитного цвета мусорный бак, разрисованный персонажами мультика Yellow Submarine. Упражняясь в иронии, мы предположили, что The Beatles Story находится между этими двумя стрелками.

Между двумя стрелками, на булыжной мостовой, стоял красный цилиндр Королевской Почты.

Кстати, в этом году Ливерпуль отмечает свое 800-летие. Однако, по словам таксиста, который дал мне краткую экскурсию по городу в те пять минут, что он вез меня к вокзалу, власти города стараются сделать так, чтобы этот факт не затмил статус Ливерпуля как европейской столицы культуры, которой он будет в течение 2008 года. Но мы, конечно, не будем слушать, что там говорят власти города, тем более когда есть сайт, посвященный юбилею — http://www.liverpool2007.org.uk/

In Russian

Маленькие подарки (Лирическое)

Оставить комментарий

Вы любите получать подарки?

Я очень люблю получать подарки. Мне нравится их дарить, но я заметила, что умение радоваться подаркам — это зачастую благоприобретенное качество. Мне кажется, что я умею им радоваться, даже если мне подарили не то, что мне хотелось получить.

В конце концов, сделать человеку подарок совсем не так легко, и дело даже не в выборе подарка. Подарок — настоящий подарок, над которым вы думаете, — это выражение симпатии. Представьте, что вы говорите человеку: «Вы мне симпатичны» или «Вы мне приятны», — а он (она) тут же начинает перебирать варианты, что же это такое у вас на уме. Мне вспоминается стихотворение Сергея Михалкова «Ухажер», а также все ситуации, в которых о близких друзьях или знакомых начинают делать далекоидущие выводы.

Только что вспомнила свою школьную учительницу, как она говорила: «Ребята, говорить друг другу приятные вещи так важно. Вот, представьте, я пришла в школу, у меня настроение плохое, я усталая, а вы ко мне подошли и сказали: «Вы такая красивая!» И мне тут же станет так хорошо и приятно, что я буду целый день ходить и улыбаться».

Три года назад, когда я шла весенним днем по одной из центральных улиц Манчестера, ко мне вдруг подошел молодой мужчина, пакистанец. Если бы он ко мне не подошел, я бы его и не заметила. И обратился ко мне, и я никогда не забуду, как, тихо и немного робея, он сказал:

-Вы меня извините, я надеюсь, вы не против, но я хотел сказать, что вы очень красиво одеты.

И мне стало очень приятно, и я его поблагодарила, и мы каждый отправились по своим делам. Мне до сих пор становится хорошо и тепло, когда я об этом вспоминаю. Кто-то это прочитает и подумает: неужели не познакомились? Нет, даже и не пытались. Я думаю, это куда труднее — сказать женщине, что она красиво одета, чем спросить, как ее зовут. И если бы ему было нужно, он бы спросил. А так мне просто приятно: как женщине, которой сделали комплимент, и как человеку, который «вызвал» другого человека на такой поступок. Желание сделать подарок — это всегда желание поделиться каким-то ощущением о человеке. Это признание в любви, самой простой человеческой любви, без каких-то надежд и задних мыслей. И для этого нужна смелость.

Я стараюсь делать «странные», неожиданные подарки. Было дело, я уезжала в командировку в Питер на две недели. Тогда в интернете было несколько сайтов с очень красивыми открытками (этих сайтов теперь пруд пруди, а вот открытки, увы, совсем не такие замечательные). И с нескольких этих сайтов я отправила открытки одному человеку, по одной на каждый день.

Я писала стихи сокурсникам на дни рождения; поздравления для тех, кто знать обо мне ничего не знал или уже успел забыть; подарила одной из своих знакомых несколько цветов имбиря. Вот так я открываю, что я все-таки переняла что-то от своей любимой мамы, которая порой рыщет по всей Москве в поисках подарка. Мне хотелось сделать людям приятное, поделиться с ними радостью от того, что они есть в моей жизни. И самое замечательное в том, что эта радость мне возвращалась. Упомянутая знакомая целых две недели взахлеб рассказывала, как восхитительно смотрится этот букет цветов имбиря на ее каминной полке, и как идеально к нему подошла какая-то там ваза. Двумя годами ранее эта женщина потеряла мужа, и видеть, как светится ее лицо было, поверьте, незабываемо.

И мне тоже делают неожиданные подарки. Один знакомый, отправившись в Нью-Йорк, привез несколько маленьких сувениров из Metropolitan Museum, хотя я его и не просила. Но нынче у нас есть компьютер и интернет, и подарки я теперь получаю, так сказать, виртуальные. Один из сокурсников на Восьмое марта подарил мне «розу».

И, наконец, я получаю подарки от совершенно незнакомых людей. Некто поздравил меня с Рождеством в этом году, а еще, изучив мой профиль на «Афише», прислал файл с одной из моих любимых оперных партий, Nessun Dorma из «Турандот». За что я в очередной раз говорю спасибо, я действительно очень люблю эту музыку. Но я даже не знаю, кто этот человек.

А сегодня я вернулась на один форум, куда я не заходила несколько месяцев, и обнаружила, что (в мое отсутствие, по-видимому) кто-то выставил мне рейтинг с оценкой. О такой «фишке» я раньше не знала, поэтому решила прочесть. И прочла: «Она просто умничка!»

И знаете, что самое удивительное и замечательное в этой фразе? Что она звучит очень тепло и напоминает мне маму с бабушкой, которые иногда сами называли меня «умничкой». Мне приятно не то (или не только то), что кто-то незнакомый меня «заценил», а что они сделали это в словах моих самых близких людей.

Меня так это окрылило, что я смогла закончить один зубодробительный проект. А, идя с работы пешком до ж/д станции, я поймала себя на мысли, что вечерний город погружен в какую-то странную атмосферу. И уже только стоя на автобусной остановке, я поняла, что все воспоминания, нахлынувшие благодаря этой случайно обнаруженной фразе, принесли в мое пространство ощущение самой настоящей, непосредственной детской радости.

Возвратить человеку ощущение его детства — это щедрый подарок. Спасибо Вам.

In Russian, Literature, Translations

Заводы Шекспира

Оставить комментарий

Умберто Эко в книге «Mouse or Rat: Translation as Negotiation» в одной из первых глав исследовал, как программа вроде Babelfish справляется с задачей эквивалентного перевода. Эко предложил программе перевести словосочетание the works of Shakespeare с английского на итальянский и обратно на английский. Получилось:

the works of Shakespeare — gli impianti di Shakespeare — the plants of Shakespeare.

В соответствии со словарем Webster’s, plants как синоним works следует интерпретировать, как «заводы». Впрочем, все владеющие английским языком знают, что у plants есть и другое значение — «растения». Так что проблема программы автоперевода даже не в том, что она не может выбрать «правильный» эквивалент, а в том, что она не знает, кто такой Шекспир. Иначе ей было бы известно, что Шекспир был поэтом, а не фабрикантом или цветоводом.

Впрочем, недавно мне пришлось прибегнуть в помощи Google Translate. Мне нужно было прочитать текст об одном музыканте, написанный на португальском. Английский автоперевод достаточно внятно передавал смысл, за исключением того момента, когда Google перевел baixista (bassist) как stock exchange operator. Это тем более любопытно, что, когда я отправилась на www.google.pt и ввела baixista в окошко поиска, широкие веб-волны тут же вынесли меня на страницу португальской Википедии, где соответствующая статья сопровождалась изображением басс-гитары.

Оригинальный текст.

In Russian, Literature, Works/Julie Delvaux

Мой Первый Дневник

Оставить комментарий

Мой первый дневник

Тема звучит, как название главы из «Конармии» Бабеля: «Мой первый гусь». В главе рассказывалось, как Бабель, «интеллигент из киндер-сюрпризов», доказывая свою приспособленность к армейской жизни, свернул гусю шею…

Мой первый дневник никому ничего не доказывал. Он и мне-то мало что доказывает, кроме лишь того, насколько изменились я и мой стиль речи. Но это естественно, что это все изменилось; если бы оно не изменилось, тогда мне стало бы по-настоящему скверно.

В течение пяти лет, — с 1994 по 1998 гг. — я тщетно пыталась писать этот дневник. Доступа к интернету тогда у меня еще не было, первые блоги появились в 1999 г., и единственные дневники, какие я читала, были дневники литераторов и журналистов, либо повести, написанные в жанре дневника. Литераторы встречались с другими литераторами, а еще с композиторами, политиками и прочими Very Interesting People; в подростках обязательно было что-то героическое, вечное. Я жила в «спальном» районе на юге Москвы, моя школа располагалась в пяти минутах ходьбы от дома, и в моей жизни года до 1997 не было ни особо интересных людей, ни чего бы то ни было героического. Единственная исторически значимая запись в дневнике относится к апрелю 1997 г., когда я отметила, что в газете «Музыкальная Правда» опубликовали мое письмо.

Впрочем, у меня есть оправдание: я пыталась вести дневник в выпускных классах школы, закончив которую, я поступила в МГУ, после чего у меня и вовсе пропало время для дневниковых словоизлияний. Ну, и потом я просто начала всерьез заниматься литературой. Выражаясь языком кино, мне хотелось быть автором, а не документалистом. Сейчас я пишу дневник, потому что мне нравится идея путешествия в пространстве собственной памяти.

Это интересно, что я написала выше: «исторически значимая запись». На самом деле, все записи в дневниках исторически значимы. В Британии недавно полмесяца собирали отчеты о том, что живущие в стране люди делали 17 октября 2006 г. Большинство отчетов были написаны примерно в таком духе: «Dear diary, I woke up at 6.30 this morning, I turned on BBC Radio 4 and listened to the news, then I had a bowl of cereal for breakfast and a glass of orange juice, and then I took my car out of the garage and drove to work. I am working as a Research Analyst for my company who specialises in online marketing. It takes me about half an hour to get to work. After I finished my work at 5 pm, I went home and dropped in for an Indian take-away. I came home and after I had my dinner with a glass of red wine, I watched a football match. At 10 pm I went for a shower and then to bed. This is what I did on October 17, 2006«. Вообще-то записи могли быть длиной аж в 600 слов, так что приведенный текст — это лишь выжимка, среднее арифметическое львиной доли «one day in history».

Эти тексты занесут в архив и будут хранить в Британской Библиотеке. Дальнейшее предположить несложно. На моей страничке в ЖЖ, к примеру, периодически появляется реклама портала, предлагающего услуги по нахождению сюжетных ходов для вашего романа. В той же Британии регулярно проводятся семинары, обучающие искать (и находить) идеи для произведений в прессе, в радио- и телерепортажах. Архив ББ окажется не заменим тем больше, что позволит сделать бесценные наблюдения об орфографии британцев в начале тысячелетия, а также обо всем, что относится к области микроистории. Так что, по-видимому, история настоящего, о которой мечтал Фуко, уже существует.

Для меня же — странное дело — вышеперечисленные подробности всегда казались слишком тривиальными, чтобы писать о них в дневнике. Ну, серьезно, неужели стоит заводить дневник для того только, чтобы рассказать, как на завтрак вы ели тосты с джемом? Пусть даже это были «исторически значимые» тосты, допустим, первые тосты, которые вы сподобились приготовить? Мне хотелось писать о чем-то действительно интересном, но в 1990е все только и говорили, что о политике. Мне же хотелось оригинальности, а для оригинальности был нужен опыт.

Зато у меня всегда были «записные книжки», notebooks, los cuadernos, тетради. Но об этом в другой раз.