28 декабря 2007 г.

Я уезжаю в Ландидно из Манчестера. Поезд отходит в двадцать минут четвертого, а в Ландидно он прибывает в двадцать минут шестого. Ехать через уже знакомые Уоррингтон и Честер и знакомые исключительно по названию Рил, Абергеле, Флинт и залив Колвин. За две остановки до моей – станция Ландидно-Узловая, где можно пересесть на поезда до Бангора, северноваллийского университетского города; до Конви, где находится могучая крепость Конви, построенная Эдуардом I; и до Холихеда, что на острове Англси. Поезд битком набит, что неудивительно, учитывая, что сегодня пятница.

Приезжаю в Ландидно. Вдоль станции тянется дорога с такси по обе стороны. Такси около десятка, но хоть бы в одном был водитель. Диспетчерская такси находится в двух шагах, и там я присоединяюсь к пожилому мужчине и супружеской паре. Вскоре таксисты появляются-таки, и выясняется, что, оказывается, наш поезд приехал слишком рано, а они все были кто в закусочной, кто в магазине. На улице – дождь и сильнейший ветер. Когда мы с женщиной-диспетчером остаемся одни, слово за слово я упоминаю, что приехала из Манчестера. «Ах, из Манчестера, — говорит она, — мы евреи, мы иногда ездим в Салфорд и организовываем поездки для наших на такси туда». «Вот оно что», — отвечаю я, имея в виду неожиданную связь Северного Уэльса с северо-западом Англии. «Да, да, мы евреи», — отвечает женщина, имея в виду нечто другое. Мимоходом перебрасываемся с ней впечатлениями от Карри-мили в Манчестере, — индо-мусульманского аналога традиционного Чайнатауна. Она отмечает также, что они совсем не ожидали, что в эту пятницу будет столько народа, поэтому вроде бы и в таксистах дефицит. Тут подъезжает моя карета.

(В Манчестере есть Чайнатаун и даже китайская арка, причем в самом центре города. Карри-миля в Рашолме расположена чуть подальше, за Университетом. Я там была всего однажды, хотя блюда индийской кухни пробовала неоднократно. Мне повезло прийти с тамошними сокурсниками в ресторан, менеджер которого в начале 90х жил в Москве. Узнав, что и я из Москвы, он все оставшееся время проявлял особое внимание к нашему столику, что, в сущности, было прекрасно. Но что мне нравится больше всего в Рашолме, равно как и в Читэм Хилле, и в Лонгсайте, — мусульманских районах Манчестера, — так это присутствие мусульманских бутиков одежды. На первый взгляд, в этом ничего нет удивительного: должны же люди где-то покупать одежду и, соотвественно, ее продавать. Что, наверное, бросается в глаза, когда минуешь эти бутики, — это сочетание восточной моды (сари и кафтанов всех фасонов и расцветок) с привычными европейскому глазу приемами дизайна витрины: манекены, подставки, ценники в фунтах. Это, наверное, сродни удивлению, которое испытываешь, проживя всю жизнь в Англии, приехав в Китай и обнаружив, что там тоже пьют чай).

В такси я еду с вполне типичным юношей из какой-нибудь мусульманской страны, в связи с чем ловлю себя на мысли, что, по крайней мере, на уровне службы такси конфликт на Ближнем Востоке вполне может быть урегулирован. Впрочем, мой Jewdar ни к черту, равно как и gaydar. В лице итальянского знакомого, кого я неоднократно упоминала, я, довольно неожиданно для себя, приобрела лучшего друга современных девушек; ну, а юноша-таксист, возможно, вовсе и не мусульманин. Но это уже не имеет значения, поскольку льет дождь, и мы очень вовремя подъезжаем к гостинице.

Отмечаюсь в гостинице. Гостиница выходит на залив Ландидно, и ветер дует ничего себе. Мне, конечно, не привыкать, но что-то в этом есть. Получается, что, сама того не подозревая, я оказываюсь именно в таком месте, где мне всегда хотелось оказаться. Меня окружают вода, горы, ветра, и вполне возможно, что за десять дней пребывания в Северном Уэльсе меня эти ветра достанут настолько, что хватит на всю оставшуюся жизнь. Дуют они не просто сильно, а и музыкально, но самое любопытное, что, когда они переходят в стон, то с точностью напоминают шипящие заклинания ведьм из фильмов о средневековье.

Поскольку я в Ландидно практически всю первую неделю января, то можно подвести и какие-то итоги года. Мои radars, как уже было сказано, никуда не годны, чему я очень рада. В то же время после инцидента в диспетчерской такси я в очередной раз отмечаю, что мне приятнее с людьми, кто не рассказывает мне, первым делом, о своих корнях, вере, ориентации, семье, и т.п. Долго объяснять мое отношение, и, конечно, я не имею в виду разговор в каком-нибудь собрании, где беседа вертится вокруг самых разнообразных тем. Я имею в виду сам момент знакомства.

С точки зрения музыки и круга общения год оказался целиком и полностью итальянским, что интересно, поскольку я в Италии еще ни разу не была. Франкофон и франкофил, я делаю из этого единственный вывод: Италии надоело плестись в хвосте у Франции, и посредством какого-то телекинеза она ввела в мою жизнь и итальянского приятеля, и итальянскую эстраду и тех, кто ею интересуется, и массу всего другого итальянского. Я даже начала подумывать, не указывает ли все это на некие подробности прошлой жизни. От French Connection мне не хочется отказываться, поэтому я предположу, что, возможно, имело быть соединение Италии и Франции, возможно, в период Итальянских войн (иначе как объяснить, почему я занималась историей 16 века???) Вероятно, ответ на этот вопрос появится в 2008 году.

С точки зрения путешествий год оказался валлийским. В июне я ездила в Южный Уэльс и жила вовсе не так близко к воде, как сейчас. В Кармартене есть, конечно, река Аск (или Уск), и ветер с нее тоже дует, но река не залив, а кармартенский бриз ни в какое сравнение не идет с тем, что здесь творится за пределами моего отеля. И вот полгода спустя я приехала в Ландидно, где мне случилось проезжать три с половиной года назад. Отпуск творческий. В феврале мне пришла в голову одна идея, которая реализовалась в рассказе на английском. Но я чувствовала, что рассказа мне мало. И потом вдруг каким-то ранним утром пару месяцев назад я увидела то, что было больше рассказа. Действие, мне показалось, должно было происходить в каком-то портовом или приморском городке или деревушке, но все упиралось, собственно, в географию. Я не была в южных пределах Англии, — ни в Корнуолле, ни в Девоншире, ни в Суффолке, ни в Бристоле. Я не знаю, как, но почему-то пришел на память Ландидно. Потом, уже решив, где будет происходить действие, я поняла, что Ландидно пришел мне на память отнюдь не случайно. Дело в том, что именно здесь семья Лидделл построила летний домик. В семье Лидделл было несколько детей, но из сестер всемирно известна только одна. В Ландидно к Лидделлам, вероятно, заглядывал друг семьи, которого звали Чарльз Доджсон. Был он математиком, преподавал в Оксфорде, и рассказывают, был весьма застенчив, а потому общий язык лучше всего находил с детьми. И вот в одно лето он рассказал маленькой Алисе Лидделл сказку, ставшую затем основой «Алисы в стране чудес». Это все имеет самое прямое отношение к тому, о чем пишу я, поскольку в центре моего текста – сказка и необходимость рассказывать и слушать ее. Вот только теперь я пишу текст на русском.

29 декабря 2007 г.

Всю ночь шел дождь. Мы привыкли употреблять английское выражение «it’s raining cats and dogs», но сами англичане кошек и собак заменяют порой на крыс и мышей, а также птиц и рыб. Лично я предпочитаю кошек с собаками. Однако в Уэльсе, особенно в Ландидно, всю эту живность, наверное, придется заменить на чаек и коз. С чайками все понятно, а вот козы здесь непростые, а голубых кровей. Некоторые из тех, что ныне пасутся на склонах Большого Орма, — прямые отпрыски двух особей, подаренных королеве Виктории персидским шахом. Вообще, порода кашмирских коз была привезена в Англию из Франции одним предприимчивым сквайром еще в начале 19 века. Две козы из его стада были подарены Георгу IV, каким образом и пошла есть Виндзорская порода (Windsor herd — это, конечно, Виндзорское стадо, но оставим это как любопытный переводческий нюанс). Позже сэр Сэведж Мостин (Sir Savage Mostyn) приобрел двух овец из этого стада и привез их в Северный Уэльс.

До самой вершины Большого Орма я так и не дошла: меня хватило лишь подняться на высоту, откуда сделаны некоторые снимки, а идти вверх было еще куда. Я люблю вот так ходить по городам, деревням, местностям, — без путеводителя, наугад. Я не Колумб, и мою экспедицию спонсирую я сама, а не королевская чета, обеспокоенная перспективами расширения торговых территорий. От моих открытий не зависит ничего, кроме моих собственных впечатлений, а поэтому можно идти куда глаза глядят. И в это утро я просто вышла из гостиницы и пошла, тем более что никакого путеводителя по Ландидно у меня и не было. Тут же я похвалила себя, что взяла с собой хорошую шерстяную шапку, хотя ветер грозил сорвать и ее. В Ландидно я приехала в кепке, но она совершенно точно останется лежать в номере до самого отъезда. Ветер похож на тот, что часто дует зимой в Москве: не просто дует, а и норовит сбить с ног, и, признаться, я от таких ветров отвыкла. Впрочем, на местных жителей ветра не производят никакого впечатления, и некоторые из них одеты доволько легко. С другой стороны, по сравнению с Манчестером здесь люди одеты по погоде, то есть в это время года парня в футболке или девушку в джинсах на бедрах в Ландидно скорее всего не встретишь.

Но это все было позже, а утром я пешком пришла в центр города, где у меня был завтрак в рыбном ресторане «Галька». В какой-то момент в ресторан зашли две престарелые валлийские леди. На каком они говорили языке, английском или валлийском, я так и не поняла, но голос у одной из них был похож на голос старой-старой феи: чуть скрипучий, низкий, и говорила она скороговоркой. Я так и представила ее живущей в маленьком коттедже с черепичной крышей, готовящей варенья в узенькой кухоньке и уютно шаркающей по дому войлочными тапками.

Позавтракав, я отправилась дальше по той же Мостин Стрит, по пути заглянув в книжный магазин. Оно того стоило: на полке одного из стеллажей в воспроизводимой последовательности стояли следующие книги:

The Knitting Stitch and Motif Directory (Книга петель и мотивов для вязания на спицах)
1001 More County Household Hints (Новая 1001 идея для загородного дома)
The Good Sex Bible. Over 1000 photographs. How to Make Love (Библия хорошего секса. Больше 1000 фотографий. Как заниматься любовью)
The Complete Book of Decor Paint Effects (Полное собрание приемов декоративного окрашивания)
The Tantric Way of Loving (Тантрическая любовь).

Самое любопытное, пожалуй, в том, что все остальные стеллажи и полки подобным разнообразием похвалиться не могли.

Пару раз меня подмывало сесть в автобус и куда-нибудь уехать, благо на глаза мне попался автобус до Кэрнарвона. Но я решила пока не разбрасываться, точнее не разъезжаться, и осталась в Ландидно. Далее я зашла еще в один книжный магазин, из сети «Вотерстоунс», где я посмотрела, но не купила книжку об Уэльсе. Название у книжки вполне интригующее – «Что я никогда не знал об Уэльсе», и я посмотрела главу о Ландидно. Из двух страничек, на которых уместилось все, что я никогда бы не узнала о Ландидно, не загляни я в эту книжку, я вынесла упоминание о том, что на склонах Большого Орма пасутся вот те самые козы «с кровями», о которых я упомянула вначале. Правда, из книжки следовало, что нужно буквально взобраться на Орм, чтобы эти роговенценосные особы предстали вашим глазам. Оказалось, однако, что взбираться очень высоко совсем не нужно, хотя козы, как и подобает венценосным особам, пасутся «вдали от суетной толпы», на которую они охотно смотрят, когда замечают, но, в сущности, не обращают внимания. И в первый, и во второй раз я их увидела совершенно случайно, но во второй раз изумление было таково, что всем известное стихотворение моментально переделалось у меня в голове следующим образом:

В Уэльсе далеком стоит одиноко
На Орме Великом коза.
Жует она травку, и мягкою шерстью
Одета, как шубой, она.

Бог знает, сейчас я бы совсем не отказалась ни от шубы, ни тем более от горячо любимой с детства мечты о кресле у камина и чашке горячего шоколада, если бы это можно было реализовать в Ландидно.

Сейчас, когда я пишу это, здесь начинается прилив, и ледяные зимние волны яростно набрасываются на разноцветную гальку. Ветер усиливается, а я вспоминаю о том, как с Большого Орма я спустилась на Променад. Построен он был при королеве Виктории, и на оконечности т.н. Большого Пирса стоит «Гранд-Отель». Мой отель стоит практически на другом конце Променада, и по пути мимо меня то и дело шагали чайки. Некоторые из них останавливась, взъерошенные, и, нахохлившись, осматривали еще относительно спокойный залив. Держались они при этом как истинные жители Ландидно.

После четырех часов беспрерывных шатаний другого желания, кроме как прийти в номер и протянуть усталые ноги, у меня не было. Однако я все-таки зашла в магазин, в надежде купить какой-нибудь травяной чай. Единственное, что у них было, — это мятный чай, но подойдет и он. Остаток дня будет посвящен медленному чаепитию и чтению «Алисы в стране чудес», которую я не перечитывала бог знает как долго.

30 декабря 2007 г.

Ночью утих ветер, зато разбушевался залив. Все же слушать, как разбиваются о камни волны, приятнее, чем ветровые стоны. Почему-то вспоминаю, как накануне, в момент краткого восхождения на Большой Орм, я прошла мимо трех малюсеньких коттеджей. Вначале я даже не сообразила, что это жилые дома, мне подумалось, что это, наверное, старые постройки, соединенные в один паб или ресторан. Выяснилось, что здесь до сих пор живут люди, причем табличка сообщает, что построены они были в 1826 году. Называются они, от ближайшего к нам: «Хейли Коттедж», «Винный Коттедж» и «Коттедж «Рыбный пруд»». Стоят они на Водной Улице (Вотер Стрит/Water Street).

В соседнем номере храпит кто-то из постояльцев, и его храп напоминает рокот моря, — настолько, что он храпит практически в унисон с бушующим за окном заливом.

Наутро подхожу к окну. Город еще спит. В небе луна. Если посмотреть из окна вправо, видишь Большой Орм, залив, Променад и – фонарь. Этот фонарь облюбовала чайка. Она то полностью усаживается на него и, периодически запрокидывая голову и раскрыв клюв, клекочет. То она стоит на нем, поджимая поочередно ноги. То и вовсе улетает.

Целых два часа уходят на то, чтобы проверить почту, выложить еще какие-то фотографии на Flickr, почитать френдленту, разместить заранее написанные куски дневника. Я сижу на первом этаже в маленькой комнате (потому что интернет здесь работает лучше, чем у меня наверху) и хорошо вижу и Большой Орм, и дома у его подножия. Наконец-то я пишу что-то в реальном времени, каковые записи начинаются с «целых два часа…» На снимках внизу как раз и виден Орм, который я сфотографировала из окна своего номера, и дома у его подножия, которые были сфотографированы вчера по пути домой.

30 декабря 2007 г.

Выйдя из отеля вчера, я повернула налево, потом направо и, минуя «Большой Театр», дошла до центра города. Сегодня я вышла и повернула направо, а потом налево, и вскоре обнаружила себя среди домов у подножия горы в местности Craig-y-Don, что располагается между Большим и Малым Ормом. Что бросается в глаза по сравнению с подобными этому английскими городками, — это какое-то подозрительное отсутствие пабов. В Англии в таком селении встретился хотя бы один, но в Ландидно – ни одного. Зато есть улицы, как вот эта, у которой, несмотря на то что уже полдень, ощущение раннего утра и чего-то сказочного.

Это ощущение у меня сходно с ощущением от читанных в детстве стихов Мирослава Валека с иллюстрациями Евгения Монина, особенно стиха, начинавшегося так:

Интересно, интересно,
Интересно у кого
Ключ от комнаты, в которой
Елочные шарики?

Неизвестно, неизвестно,
Неизвестно ничего.
Говорят, что он хранится
У хозяйки Кларики.

Дальше следует вопрос «что хранится под замком?», на который автор дает пространный ответ:

Я отвечу: переулок,
Островерхие дома,
Шаг, который очень гулок,
И старинные тома.

Там ворота в паутине,
Шпили, флюгеры, мосты,
Там гуляют и поныне
Очень черные коты.

Тихо там и безмятежно,
Но, пробившись из-за туч,
Там звенит легко и нежно
Серебристый лунный луч.

Ландидно вообще вызывает у меня какие-то полусредневековые, полуприбалтийские ощущения. Вот этот снимок внизу мне напоминает Таллинн, который с детства любим как некое олицетворение средневековья, хотя доехала до него я только шесть лет назад. Естественно, я всегда очень любила ленты, сделанные на «Таллинн-фильм», да и сам город немало эксплуатировался как образ заграницы. Возможно, в добавок ко всем французским и итальянским «связями», у меня есть и что-то эстонское или вообще прибалтийское. Так же, как и в случае со «связями», надеюсь, что ответ подскажет 2008 год.

По пути забредаю в парк, где жители Ландидно выгуливают своих питомцев. Судя по остаткам входа, парку не один десяток лет, и в центре его стоит вот такая стелла. Я думала, что это будет очередной военный мемориал, но нет: это как бы источник, и на стелле выбиты слова из Евангелия от Иоанна: «всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек». Я говорю «как бы источник», потому что в канал, откуда могла бы вытекать вода, засунута шишка, а в чаше – вода, которая не только жажду не утолит, а и пить которую побоишься. Зато прямо напротив стеллы стоят качели, и я впервые за довольно долгое время отвела душу. Сейчас пишу это и думаю: а важно ли, качаешься ты на качелях или нет, и как давно это было? Кажется, важно не то, как редко мы это делаем, а – почему мы это делаем редко. Оттого, что время уходит на другое, или оттого, что считаем, будто это – дело детское, а мы – взрослые?

Перед тем как отправиться в сторону центра города, делаю еще пару снимков. Вначале мне на глаза попадается умопомрачительный тимпан, где ни была в Англии, ничего подобного не видела. А потом я снова отмечаю любопытное для Уэльса (и в том числе для Англии) сочетание самых разнообразных деревьев и растений. На самом деле есть что-то любопытное в том, чтобы идти в суровую погоду по Ландидно и смотреть, как полощутся на ветру листья пальм.

30 декабря 2007 г.

Сегодня захожу в «Традиционную Чайную», где традиционно одетые девушки (черное платье с юбкой ниже колена и белый фартук без нагрудника) разносят, помимо традиционных супов и основных блюд, не менее традиционные булочки. Они называются scones, и подают их со взбитыми сливками и чаем. Булочка разрезается пополам, на каждую половину кладутся сливки, и половинки поедаются по отдельности. Несмотря на то что это традиционный английский десерт к чаю, я так никогда и не смогла по достоинству его оценить.

Девушки бегают взад-вперед от кухни к посетителям, глядя куда-то прямо перед собой и мило улыбаясь. У каждой за пояс фартука сзади заткнуто полотенце, и вот одна из девушек ненароком смахивает этим полотенцем меню со столика. Меню потом несколько минут остается на полу, девушки неоднократно пролетают над ним, и ни одна не замечает, что у нее на пути что-то лежит. Но эта традиционная чайная весьма популярна, поскольку люди то и дело приходят сюда. За столиком рядом с моим вскоре усаживаются уже не две, как вчера, а целых пять валлийских леди, правда, в этот раз они совершенно точно говорят на английском. В какой-то момент я слышу, как одна из них рассказывает другой о посещении китайского ресторана. «Я никогда не пробовала ни кальмаров, ни осьминогов, но он бы их никогда и есть не стал», — говорит она, очевидно имея в виду мужа.

По лицу женщины видно, что она просто делится впечатлением . Ей уже за шестьдесят, и, согласитесь, есть что-то особенное в том, чтобы на седьмом десятке откушать осьминога. Сидящая напротив ее знакомая понимающе кивает головой; она не говорит, приходилось ли ей пробовать эту морскую живность; при этом обе едят суп с белой булочкой. И я ловлю себя на мысли, что опять думаю о том, как люди относятся к тому, о чем ты им рассказываешь. Начать, конечно, нужно с того, зачем ты им об этом рассказываешь. Кажется, в век интернета и social media уже не нужно никаких объяснений, это практически комильфо: если куда-то едешь или идешь, то обязательно берешь фотокамеру, запасаешься пленкой или картами, потом выкладываешь снимки на обозрение и делаешь пометки: «вот это мы катаемся на верблюдах», «вот это мы едим греческий йогурт», «а здесь мы стоим на площади такой-то, которая известна тем, что в таком-то году здесь давала свой знаменитый концерт такая-то».

Но рассказываем мы, понятное дело, не только о путешествиях, а и о каких-то встречах, опытах, оставивших воспоминания. Прочла в одном ЖЖ заметку о ком-то, на кого Jesus Christ Superstar Уэббера произвел такое впечатление, что человек потом шел и искал в толпе Иисуса: у него было ощущение, что он вот-вот встретится с Ним. Автор заметки отмечает, что у человека вроде бы навернулись на глаза слезы, когда он об этом рассказывал; а дальше признает, что у нее, у автора, подобных воспоминаний нет. У меня они есть и до сих пор появляются, и хочется ими делиться, — ведь большинство опытов мы создаем сами, зачастую лишь кажется, будто все произошло случайно. И когда я делюсь этим с другими, я всего лишь хочу, чтобы у тех, у кого этого опыта еще нет, он появился. Мы столько не увидели и не увидим, это верно, поэтому нужно рассказывать. Может, вопросы или реакция появятся сразу, может, гораздо позже. Однако порой воцаряется тяжелое молчание, которое не знаешь, как понять. Меня всегда это сбивает с толку, потому что сам факт того, что я рассказываю о чем-то, а не ношу это в себе, есть свидетельство искреннего желания поделиться этими впечатлениями, некоторым из которых уже по пятнадцать-двадцать лет и будет больше год от года.

Но, может быть, продолжаю я думать, сама способность непосредственно делиться опытом и воспоминаниями есть свидетельство сохранения в тебе чего-то детского. Меня как раз сейчас немало занимает вопрос о том, насколько важно и нужно в себе это сохранять. Тогда мне вспоминается «Некрасивая девочка» Н. Заболоцкого:

Ни тени зависти, ни умысла худого
Еще не знает это существо.
Ей все на свете так безмерно ново,
Так живо все, что для других мертво.

Это то самое стихотворение, которое заканчивается уже бессмертной и безнадежно избитой строфой:

А если это так, то что есть красота?
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?

И мы, конечно же, знаем ответ: красота – это «огонь, мерцающий в сосуде». Наверное, мы просто невнимательно читаем Заболоцкого, который, наблюдая, замечает почти с детской надеждой:

Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине ее горит,
Всю боль свою один переболит
И переточит самый тяжкий камень.

А чистота пламени и есть умение любить жизнь, и события, и людей, которые появляются в ней, а еще – умение делиться этим.

По выходе из чайной я поворачиваю налево, вскоре поворачиваю налево еще раз и моментально оказываюсь перед «Центром «Алисы в стране чудес»». В воскресенье Центр закрыт, но в очередной раз я отмечаю, как же мне нравится наш мультфильм по сказке Кэрролла. Начать с того, что Алиса в нашем мультике довольно-таки похожа на реальную Алису Лиддел, по крайней мере, в том, что касается цвета волос. У Алисы, сидящей в витрине Центра, длинные светлые волосы.

30 декабря 2007 г.

Иду дальше и нахожу, наконец, железнодорожную станцию. Что мне безмерно нравится в Ландидно, это повсеместное присутствие гор. Куда ни кинешь взгляд, всюду вырисовывается горный хребет, а на склонах гор приютились дома. В некоторых топят камины, и дым тонкой струйкой отделяется от трубы и стелется над крышами близстоящих домов.

От станции направляюсь к Променаду, по пути минуя здание «Галереи искусств Мостина» (построенное в 1901 г.) и здание почты. Судя по дизайну и по тому, что здания стоят впритирку друг к другу, их построил один и тот же человек – Джордж Альфред Хэмфрис, «представитель и архитектор семейства Мостин». Историк и археолог-любитель, Хэмфрис совершенно точно сконструировал здание почты, часть которого, судя по табличке, занимают квартиры. Я большое внимание с недавних пор обращаю на «лица» в деталях декора.

Видом залива, кажется, невозможно насытиться, тем более что каждый раз он выглядит по-новому. Впрочем, сегодня меня больше интересует галька. Между камней периодически попадаются ракушки мидий, причем не все они черные. Самая первая, что мне попалась на глаза, была почти фиолетовой, с бело-розовыми прожилками. Вокруг меня бегают дети, собирают камешки или бросают их в воду. Я тоже бросаю один камень и даже умудряюсь забросить довольно далеко. Сегодня у меня выходит заснять чайку, которая с достоинством прогуливается по Променаду наравне с перебрасывающимися регбийным мячом подростками и обычными прохожими. Проплывает лодка. Вдали на горизонте сегодня видно пламя нефтяной вышки, но снять его четко не получилось, зато в кадр очень кстати влетела чайка. На Променаде выгуливают собак; владелице одной из них приходится то и дело подхватывать питомца на руки, когда рядом появляется другая собака; позже еще одна собака, белый то ли шпиц, то ли мопс в комбинезоне из «шотландки», проходит мимо и внимательно смотрит на меня и тянется ко мне, хотя я уже иду по тротуару.

Моя «маленькая прогулка» сегодня заканчивается вот этим снимком. Одна из известнейших фотографий Анри Картье-Брессона – «Gare St. Lazare, Paris, 1932, Man Jumping a Puddle» — запечатлела миг, когда человек перепрыгивает через лужу. На самом деле в той фотографии запечатлен момент фиксирования момента, — я нарочно использую тавтологию, ведь речь действительно идет о нескольких моментах: творческом моменте, моменте техническом, моменте времени. На память все это пришло потому, что с этой моей фотографией у меня был тот самый «решающий момент», — по крайней мере, в том, что касается внезапно замеченной возможности для композиции.

Alice in Wonderland Museum Photos

Llandudno Photos

26 января 2008 г.

Уезжать мне ужасно не хотелось, настолько, что выехав в воскресенье 6 января из гостиницы в Ландидно, я отправилась не в Манчестер, а остановилась в Деганви до 8 января. Деганви — остановка по требованию между станциями «Ландидно» и «Ландидно-Узловая». Жила я в гостинице «Отель «Крепость Деганви»», окна выходили на небольшой залив с яхтами, а по вечерам можно было видеть крепость Конви в вечерних огнях. Под моей комнатой располагалась обеденная зала, где ровно в ночь накануне моего отъезда собралась местная масонская ложа (мне везет на масонов). И в момент, когда я, признаться, уже удобно устроилась под одеялом, почитывая какую-то книгу, снизу раздался внушительный раскат пианино и грянуло «God Save the Queen», исполняемое стройным хором мужских голосов. Я с замиранием сердца ожидала продолжения, но масоны меня приятно разочаровали.

И все-таки back to Llandudno. Когда по вечерам из окна гостиницы я смотрела на освещенные склоны Большого Орма, я ловила себя на мысли, как этот вид напоминает мне аттическую долину из «Колосса Маруссийского»: чаша с вишенками света». В последний вечер в Ландидно я долго гуляла по Променаду. Было не холодно и не ветрено, людей было мало, и я дошла практически до самого пирса, рядом с которым стоит «Гранд-Отель». Вровень с этим пирсом идет деревянный мостик, который обычно наполовину скрыт в воде. Но в тот вечер был отлив, и какая-то сила толкнула меня идти по этому мостику. Я шла и шла, и ощущение было, в конце концов, словно я вышла на середину залива. Я оказалась совершенно одна посреди кромешной тьмы. Под мостиком с грохотом перекатывались волны; надо мной чернело ночное небо с едва различимыми вкрапинами звезд. И вот здесь оно случилось.

С тех пор как я прочла «Колосса…», я была под огромным впечатлением от двух отрывков: о джазе и о том, как своим петушиным криком Кацимбалис разбудил всех петухов Аттики. И стоя тогда на деревянном мостике в Ландидно, между двух стихий, я неожиданно и громко стала читать:

Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит —
чтоб обязательно была звезда! —
клянется —
не перенесет эту беззвездную муку!
А после
ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
«Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!»
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!

У меня не было петухов Аттики; но у меня были звезды, и, клянусь, с каждым произнесенным словом они загорались все ярче. Кстати, я впервые, на том же мостике, рассмотрела несколько созвездий. Стоит ли удивляться, почему мне так не хотелось уезжать?